Очередной первый класс также был несколько проще, в восьмиместном купе нас было ровно восемь. Все места заняты. Позже, когда я прошел назад, то удивился, что салон заполнен процентов на восемьдесят. Даже не знал, что в старушку Европу летит так много людей. Чуть позже командир полета объявил, что сегодня, 23 октября 2015 года, рейс UA-8861 отправляется в Салоники с шестичасовой пересадкой в Германии, аэропорт Франца Джозефа Штрауса. Потом еще три часа, и мы приземлимся в Греции, аэропорт «Македония». Я опять просчитал время всех перелетов. Получалось, что все полученные временные бонусы при этих перелетах прибавляли еще два часа к моей молодости. «Интересно, так бывает всегда?» – быстро и, видимо, громко проговорил я, чем вызвал испуг садящегося рядом пассажира, по виду – мюнхенского бюргера, явно зажиточного, поскольку уже при посадке его ждал накрытый столик с различными закусками к неизменному пиву. Решив больше никого не пугать, я сразу разложил свое место, пристегнулся и прилег, достав газеты.
Удачно перелетев Атлантику и направляясь в германский аэропорт, я покорно ждал сообщений от экипажа. Ничего особенного и неординарного не происходило. События последних трех суток также стали отходить на второй, несущественный, план. Я еще с колледжа называл это «эффект аварии», когда едешь по скоростному автобану, допустим, в той же Германии, а впереди, слева на дороге – крупная автокатастрофа, что-то горит, стоят машины пожарных, медиков и полиции. И вроде тебе ничто не мешает ехать дальше, но ты все равно притормаживаешь, разглядываешь внимательно чужое горе, а потом еще метров триста-пятьсот-семьсот едешь, раздумываешь, примеряешь ситуацию на себя. Как будто это ты с «той» стороны. А потом опять разгоняешься и забываешь об увиденном. Так и сейчас, все эмоциональные потрясения последних дней отдалились и перестали беспокоить меня. Я был само спокойствие.
Через полчаса после достойного, как всегда в Юнайтед, ланча, а это был уже четвертый прием пищи на борту, я решил немного освежиться. Достал бессменную дорожную сумку, просунул руку, нащупывая обновленный косметикой и мылом в Мариотте несессер. Через секунду я вскочил со своего удобного кресла и вывалил в него почти все нутро сумки. Несессера не было. Я вспомнил, как положил в него второй конверт от Джессики, который так и не открыл. Со злостью я кидал вещи обратно в сумку, сопровождая каждое движение очень ненормативной лексикой. Сидящий рядом мюнхенец вжался в свое кресло и смотрел оттуда круглыми глазами. Выражение на его родном – «Шайзе» – было самым приличным. Уверив себя, что положил несессер в новый рюкзак и сдал в багаж, я распечатал казенную упаковку с мини-пастой, мини-щеткой, мини-мылом и белыми глупыми тапочками. Особенно раздражали тапки, которые сразу отправились в мусорный бак.