Оренбургский край был дальним приграничьем, «фронтиром», здесь проходила линия обороны империи, за которой простирались малоизведанные земли.
Выражение «Оренбургская линия» стало общеупотребительным в местном лексиконе. Оно означало цепь русских поселений, городов, крепостей и пограничных застав вдоль реки Урал и ее притоков. «Выехал на линию», «находится на линии» – так говорили о тех, кто отправлялся в дозор или на аванпосты.
За нею простиралось обширное пространство, ограниченное с одной стороны Каспийским и Аральским морями, а с другой – реками Иртыш и Тобол. Это пространство русские называли киргизской степью или просто Степью. Между тем, в основном ее населяли казахи, входившие в племенные объединения, жузы. Термин «казахи» в то время в русской лексике отсутствовал, русские называли их ордынцами, киргизами, киргизами-кайса-ками, оттого и степь воспринималась как киргизская. Для настоящих киргизов были в ходу такие термины, как «кара-киргизы» или «дикокаменные киргизы»[101].
Бескрайние дали воспринимались как символ свободы, независимости, возможности строить жизнь по своему разумению. Это рождало желание почувствовать себя там своим, заставить местных обитателей видеть в себе не пришлого чужака, а близкого человека.
В важности изучения азиатского окружения Яна убеждал граф Кароль Ходкевич – деятель польского освободительного движения, участник ноябрьского восстания, сосланный в Оренбург после его подавления. Правда, к побегу не подталкивал, сознавая, что должно пройти время, прежде чем поляки соберутся и вновь бросят вызов России, так что штудии Яна Ходкевич поощрял, так сказать, без задней мысли.
Принимая во внимание титул и аристократическое происхождение графа, его приглашали к себе губернатор Павел Петрович Сухтелен (сменил Эссена в 1830 году) и другие представители местного бомонда. Ходкевич находился на особом положении, пользовался определенной свободой и старался по возможности помогать соотечественникам.
Виткевича он выделял как человека особо одаренного, с большим будущим и своими заботами старался компенсировать те трудности, через которые пришлось проходить молодому поляку, «опекал его всесторонне»[102]. Он упоминал о нем в письмах Томашу Зану и другим корреспондентам, а также переписывался непосредственно с Яном. Настоятельно рекомендовал «не падать духом, верить в будущее и основывать свои надежды на том, что сейчас так гнетет его: эта дикая восточная окраина империи пусть отныне будет залогом спасения. Изучать языки здешние, обычаи, нравы, политические и торговые условия». И Ян с еще большим усердием постигал «языки персидский, киргизский, татарский