Иными словами, англоговорящие не могут с уверенностью сказать, усвоил ли их собеседник английский с молоком матери, выучил его в школе или еще как-то. А если речь идет о письменных текстах, то отличить носителей от неносителей еще труднее. Когда я говорю по-французски, меня иногда принимают за француза. Но я не носитель французского в обычном смысле: я выучил французский в школе на уроках тихого и кроткого мистера Смита. Когда французы изумленно восклицают: «А я думал, что вы француз!» – я по-прежнему краснею от удовольствия, как отличник, которым был когда-то. Но на самом деле эти льстецы хотели сказать не что я свободно говорю по-французски, а что они сочли мою речь признаком конкретной национальности. Национальность как раз одна из немногих вещей, которая дается человеку при рождении – либо из-за национальности родителей (по праву крови, jus sanguinis), либо из-за места рождения (по праву почвы, jus soli){33}. Относительно короткая история европейских национальных государств, основанных на общности языка, привела к путанице между языком и национальностью, а также между родным языком и страной происхождения.
Ни ваш паспорт, ни язык, выученный в раннем детстве, не имеют никакого отношения к вашей компетентности как переводчика. Важно лишь, свободно ли вы владеете – или полагаете, что свободно владеете, – языком, на который переводите. Называть его родным не помогает, еще меньше помогает утверждение, что переводить можно только на материнский язык. Существует столько разных способов почувствовать себя в языке «как дома», что не имеет никакого смысла разбивать говорящих на две категории – носители и неносители, – как бы широки ни были определения этих категорий.
Принято считать, что переводить можно только при условии, что ты прекрасно знаешь оба языка, но во многих областях это не так. Например, перевод поэзии, пьес и субтитров к фильмам часто выполняется совместно. Для одного партнера родным является язык оригинала, L1, а для другого – язык перевода, L2; кроме того, оба должны знать какой-то общий язык – обычно, но необязательно, это L2. А еще переводчик на целевой язык должен быть или считать себя экспертом в языке жанра – как драматург, или поэт, или умелый выразитель смысла в сжатых субтитрах и так далее. Даже в переводе художественной прозы есть знаменитые переводческие команды: например, Ричард Пивер и Лариса Волохонская вместе заново перевели многие классические произведения русской литературы. Другого рода партнерство использую я при переводе романов Исмаиля Кадаре, написанных на албанском – языке, которым я владею лишь на уровне разговорника. Я беру за основу французские переводы скрипача Теди Папаврами, а затем задаю вопросы на французском Папаврами и Кадаре, который знает французский достаточно хорошо, чтобы обсуждать аллюзии, отсылки, стиль и прочее.