Виктор Иванович кивнул:
– Логистика – мой конек. Все сделаем в лучшем виде, Лева. Не беспокойся.
Эта глухая, забытая небесной и земной властью сибирская деревня, о которой говорил отец, была его родиной. Вернее, прародиной, потому что сам он никогда в ней не был, а помнил исключительно благодаря семейной легенде, согласно которой моя прабабушка покинула Заречную еще на заре электрификации и индустриализации, выйдя замуж за бравого революционного геолога. Ее жизнь в новом для нее большом мире сложилась трагически. Она пропала в 1937 году, и только в конце восьмидесятых моему отцу удалось найти ее имя в списках арестованных «врагов народа». Обвинение под грифом «секретно» выглядело нелепой шуткой следователя НКВД: «Порча урожая и организация голода в Поволжье путем умышленного причинения плохой погоды». Ни больше ни меньше. О дальнейшей судьбе Варвары Костылевой, моей прабабки, не было сведений ни в одном архиве.
В общем, немного мог сообщить мне батюшка, отправляя в поездку по «родным местам». Все, что я слышал от своего отца, больше напоминало сказки Арины Родионовны.
«Конечно, ничего плохого. Экология и свежий воздух. Да и слово отца – закон. Так всегда было в нашей семье. Однако процесс процессом, а цель хотелось бы понять», – рассуждал я, глядя в иллюминатор «Боинга», который с каждой минутой уносил меня все дальше от дома, от Стива, моего однокурсника, с которым мы последний год строили грандиозные планы. Как поплывем вокруг Европы из Архангельска, в порту которого ждала нас отцовская яхта, через Бирмингем, где к нам должны были присоединиться наши подруги, в теплые воды Средиземноморья, с финишем в Стамбуле. И что теперь? Женька, моя подружка по Йельскому университету, гостила в Бирмингеме у девушки Стива, дожидаясь нас, морских волков. Обидится ведь смертельно. Не простит. Впрочем, что-то мне подсказывало, что долго горевать в одиночестве она не будет. Не тот человек. Да и серьезных планов на будущее у нас с ней не было. А Стиву я все объясню, он поймет. Отец есть отец, дело есть дело.
А невезуха есть невезуха. Вместо синего моря подо мной о чем-то там пело зеленое море тайги. А, ладно. Покормим комаров, разберемся, что имел в виду этот самый папин ангел, обрекая меня на путешествие. Прощай, Адриатика, прощай, Женька. Извини.