Наконец, все было упаковано, накрыто пленкой от неизбежных брызг. Силантьич со второго рывка завел мотор, Михаил помог мне забраться в лодку и остался на берегу.
– Ну, бывайте. Силантьич даст мне знать, когда вы обратно соберетесь. Я тогда за вами приеду, – проговорил Миша, глядя не на меня, а на дядьку. – Не подведи, Силантьич, понял?
Силантьич хмуро кивнул и крутанул ручку газа. Мощный японский мотор взревел, за кормой вспенились буруны, и лодка, вихляя носом из стороны в сторону, вырулила на стремнину. А я получил порцию ледяных брызг в лицо. Как потом оказалось, первую, но далеко не последнюю.
Постепенно река вошла в узкий каньон. Еще больше ускорившись, она несла нас между отвесных скал. Силантьич был молчалив и полностью сосредоточился на рулении, виртуозно огибая появляющиеся перед лодкой валуны и куски скал. Казалось, его не волнует промокшая насквозь одежда и неимоверный холод, от которого у меня уже несколько часов стучали зубы. Я достал из рюкзака и надел на себя всю одежду, которую взял с собой, проявляя при этом чудеса эквилибристики в узкой и подпрыгивающей лодке, но это мало помогло. Оставалось только сжаться в комок и терпеть.
У меня из головы не шел давешний ночной разговор и предупреждение моей странной и прекрасной галлюцинации. Что значит «из этих»? Что значит «он их видит»? Может, стоило повернуть назад? Нет, я же знаю своего отца. Для него почему-то было очень важно, чтобы я добрался до Заречной. Жизненно важно. Или смертельно важно, что одно и то же. Он нечасто меня о чем-то просил. Да практически никогда. Я не мог просто так вернуться, развести руками и сказать: «Понимаешь, папа, там было холодно, а плохие дяди говорили какие-то непонятные слова». Я даже передернулся. Уже не от холода, а представив эту сцену. С тех пор, как себя помню, самым страшным наказанием для меня были не слова осуждения (отец никогда в жизни не повышал голос), а разочарование мной в его взгляде. Поэтому я отбивал кулаки на тренировках, в то время как мои одноклассники сражались в компьютерные игры. Поэтому я сидел ночами над учебниками в Йеле, когда мои собратья по «золотой молодежи» носились по Нью-Хейвену на своих «Мазератти», шокируя местное население, и глушили шампанское в ночных клубах Бостона и Нью-Йорка. Нет, назад я не поверну.