Вчера у нас все получилось. Получилось… Я недовольно поморщился: первый раз в жизни я думаю о сексе, не как о радости, а как о каком-то достижении. Эли продолжала гладить меня по руке, а я мучиться от мысли, что вчерашний секс был каким-то неправильным. Не уверен, кто из нас больше переживал, я, потерпевший позорное фиаско, или Эли, которую не захотели. Поэтому старались мы оба, только Эли, кажется, не кончила. Точнее, зачем я себя обманываю, точно не кончила. Может она вообще не кончает, я украдкой посмотрел на ее руку, которая не останавливаясь гладила мою, на ее тонкие пальцы с маленькими ногтями без лака и не почувствовал ничего. На мгновение я даже перестал чувствовать собственную руку. Я вздрогнул, чтобы прогнать это оцепенение. Эли резко отняла руку.
– Я покурить, – тут же засуетился я, – вдруг захотелось. – Зачем-то опять начал оправдываться я, пытаясь достать сигарету из мятой пачки.
Наконец мне это удалось, и я затянулся как можно сильнее. Выпуская дым в окно, я вспоминал Лалу, колумбианку, аниматоршу из отеля на Лас-Америкас, с которой мы иногда проводим вместе время. Когда я хочу Лалу, я еду в Лос-Кристианос, в это латиноамериканское гетто, где они до утра танцуют сальсу в маленьких порочных забегаловках, на темных винтовых лестницах которых ямайцы торгуют кокаином, а в туалет надо выстоять очередь, пока оттуда не выйдет очередная, только что удовлетворенная прямо там парочка. Так вот и мы с Лалой трахаемся везде: на пляже, в машине, в том же туалете, и у меня дома, понятное дело. И она кончает, это я знаю всегда и наверняка. Она так сжимает мой член своими тугими стенками, что мне приходится в эти моменты вспоминать все известные молитвы, чтобы не слиться в нее сразу. Я выбросил окурок в окно, возвращаясь в действительность. Значит, со мной все в порядке. Я опять покосился на Эли.
«Просто она другая – скованная, закрытая», – подумал я, вспоминая, как вчера, пройдясь языком по ее плоскому животу, опустился ниже к ее губам и встретил там закрытую, скованную женщину. Пока я лизал ее, она не издала ни звука, и я на секунду опять усомнился в себе. Чтобы сбросить это наваждение, я вошел в нее и, наверное, слишком резко. Ее молчание или холодная на ощупь кожа разбудили во мне какое-то садистское желание сделать ей больно. Я входил в нее глубоко, резко, все ускоряя темп. Мой мозг при этом никак не хотел отключаться: я видел ее темную челку, прилипшую ко лбу, редкие волосы на моей подушке. Я хотел спросить, куда мне кончать, но не успел. От такого темпа или от разгоревшейся во мне первый раз в жизни какой-то почти животной ярости я кончил в нее и глухо застонал. По всей видимости, когда Эли пришла из душа, я уже спал, так как следующее, что я помню после своего стона, это лучи солнца, льющиеся из окна, и худую, опять холодную руку Эли на моей.