На конференции было много таких же, как я, молодых магистров и студентов, но все они мне казались совсем детьми. Я наблюдала, как им было весело, как они, счастливые и беззаботные, фотографировались на фоне высоченных елок с золотыми шарами и рождественских мишек на Курфюрстендамм, как кокетничали друг с другом, пили местное пиво и по ночам потом тихонько пробирались из одного номера в другой. Я из этой тусовки выпала, не понимая, где же моя беззаботность, куда делись эти мои годы, почему я ничего о них не помню. Я чувствовала себя минимум лет на десять старше всех. Тошнота с каждым днем все усиливалась, я могла переносить ее только с каким-то пирожным, которое заедала сыром, потом шоколадом, в итоге бежала искать туалет и все опять начиналось по новой. Ни на одной лекции асов международной журналистики я не присутствовала, так как физически не могла высидеть больше пятнадцати минут без позывов на рвоту. Я звонила Марио несколько раз, плакала в трубку и говорила, как мне плохо. Он меня успокаивал, повторяя, что больше не обижается за конференцию. Что делать дальше, мы не обсуждали ни разу. Было обидно, что он не прыгал от счастья от моей беременности, и одновременно я была этому рада – все-таки это полностью развязывало мне руки. Я не могла себе представить, что мой сын – а я была уверена, что это сын, – будет похож на него.
Я села в поезд и из Берлина приехала в Будапешт. О том, чтобы делать аборт в Испании, не могло быть и речи. Тем более мне, иностранной студентке. Уже в больнице, вся в слезах и в страхе от того, что сейчас сделаю, я попросила врача дать мне десять минут и выбежала позвонить Марио.
– Послушай, может быть, не надо мне этого делать? Мне так страшно… – Я плакала в трубку. – Марио, ты меня слышишь, почему ты молчишь?
– Я не молчу, просто не могу сейчас разговаривать. Мы с мамой и Анной едем в детский сад, сегодня праздничный утренник, она повторяет нам стишок.
Я положила трубку, не дослушав его, сглотнула слезы, вдохнула противный сырой воздух, завязала потуже халат и вернулась в больницу.
После моего аборта Анна стала у нас бывать почти каждый день. Если раньше, когда Марио привозил дочь, она большую часть времени смотрела мультики или играла сама, то теперь он стал подчеркнуто внимательным отцом. Мне казалось, что так он наказывает меня за решение, в принятии которого не проявил никакого желания поучаствовать. Но, как ни странно, Анна теперь совсем перестала меня раздражать, я даже заметила, что она в целом милая и спокойная девочка, которая к тому же очень ко мне тянулась.