Сын, Константин, моложе дочери всего на пять лет, но у него уже другой характер и другой стиль жизни. Будучи по характеру более мягким, с детства не очень волевым, не смог он противостоять нашему школьному насильственному обучению, основанному не на интересе, а на педагогической принудиловке. Очевидно, поэтому с самого начала лютой ненавистью невзлюбил школу и все десять лет мучительно, год за годом, как неизбежное наказание, отбывал тяжкое пребывание в ней. В отличие от дочери он унаследовал гуманитарные склонности, и это в немалой степени стало причиной последующих сомнительных родительских экспериментов в поисках его призвания. Среди многочисленных родительских ошибок две были особенно очевидными и принесли сыну в дальнейшем многие неприятности и страдания.
Первая из них состояла в том, что родительское вмешательство привело к тому, что он должен был отказаться от своего длительного и традиционного от уральского происхождения увлечения хоккеем, которое он приобрел еще в Челябинске и сохранил при переезде в Москву, продолжив свои занятия в спортивной школе. В 10-м классе этот интерес был прерван при категорическом родительском аргументе – хоккей мешает закончить школу. А вслед была совершена еще более серьезная ошибка, когда, опять же вопреки его воле, решено было осуществить педагогический эксперимент – повторение пути родителей. После окончания школы в Москве мы посчитали полезным направить его для продолжения учебы, учитывая его гуманитарные склонности, в Магнитогорский педагогический институт, на литературный факультет. В этом, неожиданном для него, решении поначалу, казалось, было много обнадеживающего и логичного – институт в Магнитке был уже другим, вновь отстроенным, с хорошей материальной учебной базой и условиями быта. Институт находился в городе, где была, в отличие от Москвы, здоровая рабочая атмосфера, к тому же в нем сохранилась добрая память о его родителях.
Все это, как казалось, должно было оказать на сына благотворное влияние. Но это присутствовало лишь в нашем представлении. Не было учтено самое главное – интерес сына к педагогическому призванию. Этого интереса, как мы вскоре смогли убедиться, не было, и, проучившись всего один год, закончив 1-й курс, он отказался продолжать учебу.
Насилование воли другого, даже если он твой сын, всегда наказуемо. Вернувшись в Москву, он не захотел где-либо продолжать свою учебу. И в год Московской Олимпиады пошел служить в армию. С первого дня и до конца службы испытал досыта все прелести жестокой солдатской педагогики по имени «дедовщина», был многократно бит и унижен, но вынес все и сохранил свое достоинство. Сын вернулся из армии человеком, который теперь владел своей тайной, имел свой взгляд, свое отношение к жизни, сформированное не из родительских представлений, не из того, что несла официальная пропаганда, а свою правду, выстраданную и осознанную жестокой ценой «дедовского» мордобоя, унизительной солдатской круговой поруки, всеобщего пьянства и офицерского невмешательства. К счастью, эти познания жизни такой, как она есть, без прикрас, не сломали его, хотя и ожесточили. Он теперь уже сам поступил в Московский университет на факультет журналистики и вскоре одновременно начал работать в многотиражке автомобильного завода «ЗиЛ». По-прежнему учеба не смогла его полностью увлечь, помочь ему преодолеть старый школьный антагонизм к принудительному обучению, зато серьезно помогла работа, где он нашел себя в добывании журналистского хлеба. Его непростые поиски себя и своего дела еще не закончены, но он твердо стоит на ногах и имеет свой взгляд на жизнь, который заслуживает уважения уже потому только, что он свой, самостоятельный.