, как глаза опять наполняются слезами.
А сердце злостью.
«Так жаль»,«он был таким хорошим»,«нам всем будет его не хватать» … Серьезно?! А вы его вообще знали?! Кто вы такие?!
Кстати, не самый простой вопрос. Кроме двух-трех лиц, знакомых не было. Или же это из-за постоянных слез все черты смазывались, не складывались в образы? Без разницы. Я не узнавала окружающих, да и плевать.
Все равно нас всегда было двое – я и Сашка. Родители погибли, когда мне едва исполнилось три года, брату было почти восемнадцать. Как ему отдали опеку надо мной? Не знаю, никогда не спрашивала. Возможно, свою роль сыграли деньги, возможно двинутый характер братца – если Сашка что-то вбил себе в голову, остановить его было нереально. Брат решил, что я его ответственность – брат меня вырастил.
В общем и целом, в Александре Крейне сочетались совершенно несочетаемые черты, делая его самым очаровательным и невыносимым человеком из когда-либо живших на свете. В этом я была уверена на все сто. Идеализировали ли я брата? Возможно. Имело ли это значение? Никакого. Он был и останется стержнем, на котором держался мой мир, моим лучшим другом и партнером во всех начинаниях. Пятнадцать лет разницы между нами были пропастью только в чьи-то глазах, мы же всегда говорили на одном языке, малопонятном окружающим. Да и много ли было тех, «окружающих»? Не особо. Мы старательно выбирали близких, редко кого допуская в личный круг.
- Ты хорошо держишься, Алисонька, молодец…
В ответ пришлось только крепче стиснуть зубы, чтобы не ляпнуть что-то уж совсем дикое. Вот так всегда. Люди видят лишь фасад, не утруждая себя более глубоким копанием в чужой душе. А уж это «Алисонька»… Но я же «молодец», я же «держусь», так что грязная драка с вырыванием патл на похоронах будет неуместна. Да и не на похоронах тоже. Не мой стиль. Не наш.
Нашем стилем было удивлять народ, оставаясь недосягаемыми.
Молодой пацан, берущий опеку над малолетней сестрой и вопреки всем предсказаниям достойно справляющейся с непростой задачей. Мелкая сопля, серьезно кивающая на наставления старших и идущая напролом к любой поставленной цели, будь то понравившаяся булочка или выбор университета.
Ага, мы и тут отличились.
Сашка решил стать искусствоведом, я же хирургом. Оба выбора неожиданные, плохо поддающиеся какому-то обоснованию, кроме классического «хочу». Что примечательно, ни один из нас ни разу не пожалел о своем решении. Насколько бы сумбурными не были бы прочие области жизни, особенно личной, карьера была величиной постоянной для «двинутых Крейнов». Сашка с упоением отдавал всего себя любимому Ренессансу, я с не меньшей маньякальной одержимостью – резанью людей. Да-да, черный юмор мне был присущ с раннего возраста, а проф деформация только углубила и без того специфический подход к осознанию действительности.