А затем пискнул мой телефон, на который пришло какое-то оповещение, он же заставил меня очнуться. И слава богу! Потому что при ближайшем рассмотрении экрана сего, выяснилось, что я глупо пялилась на корзину роз не меньше пятнадцати минут!
Чертыхаясь и ругаясь на себя, я вскочила со своего места и помчалась к кабинету босса.
Радость радостью, а работу нужно было выполнять, да как можно лучше!
Впрочем, никто не знал, что сегодня я возненавижу Злыдню чем больше, чем обычно.
Зайдя в приемную, он почему-то резко остановился, а затем перевел на меня сверлящий взгляд.
— Доброе утро, Иван Игоревич! — поприветствовала я начальника, стоя по стойке смирно.
Что не так? Я была идеально причесана, одета, как подабается, улыбалась во весь рот, будто ко мне зашла настоящая звезда, чтобы дать персональный концерт.
— Доброе… — Игнатьев нахмурился, недобро покосившись… на мой букет!
Не-нет-нет, не отдам! Грудью встану, буду защищать, а цветы в обиду не дам!
— Что это такое? — недовольно протянул шеф.
— А… это… ц-цветы…
— Я вижу, Синицына, не слепой, — зло рыкнул он. — Что они делают в моей приемной?!
— Стоят.
— Александра Григорьевна, Вы сейчас издеваетесь надо мной? — прошипел босс.
— Н-нет… и в мыслях не было…
— Уберите немедленно. У меня аллергия…
На все живое?! Как у него могла быть аллергия на столь прекрасные цветы?! Ишь, чего удумал, окаянный! Избавиться от моей корзины!
— Я…
— Живо! И, вообще, личную жизнь будете устраивать вне стен моего офиса!
— Но… Вы не так все поняли, я…
— Не испытывайте мое терпение с утра пораньше, Александра, — стало мне последним предупреждением.
Черт побери!
Мои эмоции было не описать словами! Что я чувствовала в этот момент!
Да как он мог?
Да почему?
Что я ему сделала?
Почему Игнатьев не терпел ни чьего счастья, кроме своего?
К слову же, его счастье заключалось лишь в документах, делах, правильно разложенных вещах и прочей ерунде, которая для нормальных людей не имела никакого значения!
У меня нашлось для босса очень много самых различных эпитетов, но озвучить, разумеется, ни один из них я не осмелилась.
— Плохой человек, — прошептала я одними лишь губами, вкладывая в эти незамысловатые слова всю свою злость, которую испытывала в данный момент к Злыдне.
Хотелось сказать еще много чего.
Очень много всякого, разного, но я лишь плотно сжала губы и зыркнула глазами в камеру, висевшую под самым потолком.