Впереди замелькала табличка – выход. Богдан нажал на кнопку, размагничивая замок. Мы вышли из сада. Сын отпустил мою руку, а я руку Егора - весь путь по лестнице и коридору мы проделали в сцепке. Горячие ладони согревали меня с обеих сторон, и мне почему-то невероятно сложно было отпустить их…
Богдан пошёл впереди, сгорбившись и шаркая сапожками, как замученный жизнью старичок. Моё материнское сердце дало трещину. Опять на глаза навернулись слёзы…
Твою мать, надо взять себя в руки! Я должна быть сильной! Примером выдержки и дипломатии… Навалять бы этим сукам…
Богдан совершенно равнодушно воспринял информацию, что вот этот вот дядя с подбитым глазом довезёт нас до дома. Позволил усадить себя в салон внедорожника всё тем же дядей, и пристегнуть ремнём.
Для меня всё тот же дядя открыл переднюю пассажирскую дверь. Я хотела возразить, но, посмотрев на сына, передумала.
Всё понятно, Богдан опять ушёл в себя...
Он никогда не плакал, просто замыкался в себе, переживал и пережёвывал одну и ту же ситуацию раз за разом, пока не был готов рассказать о том, что всё-таки произошло, и какие выводы он сделал. Очень необычная для шестилетнего ребёнка рассудительная позиция, часто воспринимаемая окружающими за слабость.
Я знала, что Богдана бесполезно расспрашивать, но всё равно не отводила от него глаз, в надежде поймать его взгляд, и хотя бы таким образом выразить свою поддержку.
- Так, говоришь, тебя Богданом зовут? – спросил Егор и, ожидаемо, не получил на свой вопрос ответа. – Мне сначала показалось, что ты Егор.
Сын на это лишь выдохнул небольшое облачко пара в замёрзшее стекло…
- Егорушка, если быть точнее.
- Меня Богданом зовут. А Егорушка – это глупо, - ответил сын. Я еле сдержала улыбку, бросив быстрый взгляд на Егора. Он же в отличие от меня улыбался во все тридцать два. Опять ведь меня подколол. Ну, хотя бы за враньё очередную статью не пришил, и то хлеб…
- Что, Ярослав этот Иванов так, наверное, делал? – Егор отлично изобразил детский истеричный плач, колотя по рулю кулаками, чем вызвал слабый намёк на улыбку Богдана. Я же, пользуясь тем, что сын начал ковырять ногтём наледь на стекле, повернулась к Егору и покрутила пальцем у виска.
- А дружков ты его сколько уложил? Десять, не меньше?
- Троих. – Сын не стал приписывать себе чужих подвигов. – Они первые начали, мама! – Добавил скороговоркой Богдан.