– Там, там ротмистр Никитин, он испугал меня, я боюсь его, он нехороший человек, но, слава Богу, он ушел. Все в порядке, пойдем танцевать, я хочу отвлечься.
Во время вальса он опять спросил меня о Никитине. Я ему все рассказала, как мы познакомились в опере, как он вдруг появился на пляже, в ресторанчике, как я случайно услышала его разговор с мамой и что мама специально ездила тогда в оперу, чтобы отказать ему.
Вечер был явно подпорчен необходимостью первого объяснения. Нет, ревности не было, не было и огорчения, ведь мы любили друг друга, но суровая действительность уже коснулась нас. Жизнь – это не только любовь и счастье, жизнь – это еще и горе, и разлука, и необходимость говорить правду, пусть даже горькую. И я была рада, что все сказала ему. Этим я вычеркнула Никитина совсем из моей жизни и сделала Алексея своим первым «Я». Теперь я была уверена, что никогда не смогу солгать ему, и Алексей это понял и смотрел на меня открытым взглядом, там не было ни тени сомнения.
Я поняла еще одну вещь. Теперь я чувствовала, что ему нравится не только моя внешность, но и мой конкретный поступок, моя откровенность. Теперь я поняла, что такое любовь. Права была мама, что мужчины оценивают женщину в целом: хорошее личико может быть лишь красивой афишей о плохом спектакле. Мы еще танцевали, просто сидели и больше не говорили о Никитине. После произошедшего узы, связывающие нас, стали еще крепче. К любви присоединилось доверие и полное понимание друг друга. Стемнело. На террасе включили освещение. Мягкий свет, приятная музыка, внимательный и нежный взгляд Алексея вернули покой, постепенно тревога прошла совсем. Никитин действительно перестал существовать. Встреть я его снова, то не придала бы этому никакого значения.
Пришло время возвращаться домой. Мы поднялись по лестнице и пошли вдоль по бульвару. Оркестр умолк. Людей было немного, редкие пары тоже направлялись по домам. День закончился, завтра нужно было расставаться. И вдруг, словно из-под земли, перед нами появился Никитин. Так неожиданно, что я вскрикнула и почувствовала, как напрягся весь Алексей. Вид ротмистра был ужасен, он плохо стоял на ногах, маслянистый чуб спадал на затуманенные глаза, разило спиртным, мундир был расстегнут, из-под него торчала рубаха.
– А, Марья Сергеевна, не подходит вам Никитин, брезгуете. Так я научу вас