– Ненавижу переезжать.
Они все решили за него, они берут на себя все, у них здоровье, сила, свободное время; они проголосовали, выбрали своих вождей, они стояли с важным и озабоченным видом, они бегали по всей земле, они договорились между собой о судьбах планеты, и в том числе о судьбе несчастных больных – тех же взрослых детей. И вот результат: война, доигрались. Почему я должен расплачиваться за их глупости? Я больной, никто не спросил моего мнения! Теперь они вспомнили, что я существую, и хотят увлечь меня за собой, в свое дерьмо. Меня возьмут за подмышки и щиколотки, скажут мне: «Извини, брат. Но мы воюем», сунут меня в угол, как помет, чтобы я не осмелился помешать их кровавым стрельбищам. Вопрос, от которого он долго удерживался, едва не сорвался с губ. Он ей причинит боль, ну и пусть: он все равно спросит.
– А вы… а сестры будут нас сопровождать?
– Да, – сказала Жаннин. – Некоторые.
– А… а вы?
– Нет, – ответила Жаннин. – Я – нет.
Он, задрожав, прохрипел:
– Вы нас бросаете?
– Меня направляют в госпиталь в Дюнкерке.
– Ладно, ладно! – сказал Шарль. – Все сестры стоят друг друга, а?
Жаннин не ответила. Он привстал и осмотрелся. Его голова вертелась сама по себе слева направо и справа налево, это было утомительно, и в глазах у него сухо пощипывало. Навстречу им катилась коляска, которую толкал высокий элегантный старик. На фиксаторе лежала молодая женщина с худым лицом и золотистыми волосами; на ноги ей набросили роскошное меховое манто. Она мельком взглянула на Шарля, откинула голову и пробормотала несколько слов в склоненное лицо пожилого господина.
– Кто это? – спросил Шарль. – Я уже давно ее вижу.
– Не знаю. Кажется, артистка мюзик-холла. Ей ампутировали ногу, потом руку.
– Она знает?
– Что?
– Я хочу сказать, больные, они знают?
– Никто не знает, доктор запретил об этом распространяться.
– Жаль, – проговорил он с усмешкой. – Может, она не так чванилась бы.
– Побрызгайте инсектицидом, – сказал Пьер перед тем, как сесть в фиакр. – Здесь пахнет насекомыми.
Араб послушно распылил немного жидкости на белые чехлы и подушки сиденья.
– Готово, – сказал он.
Пьер нахмурил брови:
– Гм!
Мод закрыла ладонью его рот.
– Не надо, – умоляюще сказала она. – Не надо! И так сойдет.
– Как хочешь. Но если наберешься блох, потом не жалуйся.
Он подал ей руку, чтобы помочь подняться в фиакр, и уселся рядом. Худые пальцы Мод оставили на его ладони сухой лихорадочный жар: у нее всегда была небольшая температура.