– Ну?
– Если со мной всё так плохо, то откуда эта необоснованная ревность? – абсолютно ровным тоном спрашиваю напрямую. – Скажи, ты в себе не уверена? Или не уверена в Богдане?
О Боги!
Ох, видели бы вы её лицо! Оно искажается от злости настолько, что Элина официально перестаёт быть для меня красавицей.
– Послушай-ка, дрянь неумытая, – с глухим стуком ставит вышеупомянутый бокал на стол, расплёскивая содержимое.
– Дорогая, не кипятись, – решает вмешаться в наш диалог мать Богдана. – Ольга, полагаю, вы неверно истолковали тот посыл, который исходил от Элины.
Неверно истолковала?
– Вы сейчас серьёзно?
– У ребят скоро свадьба. Моя невестка лишь хотела предупредить вас о том, что не стоит тешить себя иллюзиями относительно кандидатуры моего сына. Мужчины по природе своей полигамны да, но, поверьте, они умеют расставлять приоритеты.
Ну ничего себе!
– Мир не крутится вокруг вашего Богдана. Я здесь лишь потому что он очень просил меня об этом.
– Лгунья! Это просто смешно, – цедит Элина. – Я собственными глазами видела, как ты висла на нём там, у лестницы! – указывает пальцем назад, припоминая эпизод, произошедший в холле.
– Тебе стоит проверить зрение.
– Да как ты смеешь! – восклицает, капризно стукнув кулаком по столу, отчего многочисленные вилки-ложки подпрыгивают.
– Это ТВОЙ жених проявил инициативу, так что все вопросы к нему.
– Нет, тёть Тань, ну какая она борзая!
– Спокойно, Эля. Держи себя в руках.
– Я сейчас ей морду расцарапаю!
– Не успеешь, вобла сушёная, – доносится до нас голос Сеньки, незаметно вернувшейся в зал. Она подходит к стулу Разумовской, аккуратно кладёт ладони на её плечи и заглядывает сбоку. – Только рыпнись, жертва пергидроля, и я тебе все твои волосяо повыдёргиваю. Андерстэнд?
– Девушки, давайте сбавим градус. Вы ведь всё-таки представители прекрасной половины человечества.
– Мы да, вы нет, – хлопнув по спинке стула, кивает Сенька и обходит стол, чтобы занять место рядом со мной.
Цепляюсь за её ладонь, как за спасательный круг. Я хоть и не из робкого десятка, но эти две стервы знатно потрепали мне нервишки, пока я находилась с ними тет-а-тет.
– Так-то вы, конечно, правы, тёть Тань, – резюмирует подруга, соглашаясь. – Зачем опускаться до драки? Это ж крайняя мера. Язык для чего тебе дан, Разумовская? Не только же для того, чтобы… – показывает неприличный жест, и к моим щекам будто раскалённые кирпичи прикладывают.