― Держи её! ― только и успеваю крикнуть, не без труда соскакивая с постели.
Сетрёнка не подводит, преграждая Еве дверной проём, бросая при этом виноватое: "Извини, в моих интересах повиноваться".
Переводит взгляд на меня, запоздало замечает стянутые ремнём руки, оценивает общий полураздетый вид, включающий расстегнутую ширинку и не успевший утихнуть стояк...
И начинает хохотать в голос.
― Да ла...дно? Пр...ям так? Ты его... того? ― глотая слова, кое-как выдавливает Люся, сгибаясь пополам от смеха. ― Я не знаю, кто ты, но ты мне нравишься, дорогуша.
Вот её плющит. Аж вся покраснела.
― Люська, хорош ржать, ― зубами ослабляю удавку на запястьях, кое-как избавляясь от треклятого ремня.
― Простите. Просто это... очень... смешно. Ух, ― смахивая выступившие слёзы, обмахивают себя, пытаясь успокоиться. ― Прям жарко стало. Хотя у вас тут и так было жарковато.
― Вот именно, ― запоздало хватая подушку и прикрывая причинное место, мрачно замечаю. ― А кое-кто пришёл и всё испортил.
― Не верь ему, ― скрещивая руки на груди, оскорблённо задирает подбородок Пчёлкина. ― Меня собирались изнасиловать.
― А, может, ты его? ― хитро уточняет сестра. ― Так-то связана была далеко не ты...
― Я защищалась.
― А он не сопротивлялся? Это такие ролевые игры?
― Именно. Я госпожа, а он мой раб.
― Кто, Стасон раб? Это что-то новенькое. Насколько помню, он прежде вс...
― Барышни, ― пресекаю бабский трёп. ― Договорите, пожалуйста, на кухне, ― сгорать от стыда не сгораю, но стоять, обнимая подушку, мне не приходилось аж со школьных времён. Когда родители одной из бывших застукали нас с поличным.
― Не вопрос, ― охотно соглашается Люська. ― Надеюсь, у тебя есть что пожевать. Я голодная.
Голодная, прожорливая и всё равно худющая. Кости пересчитать можно. При том, что ест как не в себя.
Торможу её за локоть.
― Следи за ней, ― понижаю голос, чтобы уже слинявшая в коридор Ева не услышала. ― Не дай уйти.
― Ууу, как всё серьёзно. А чё, она правда твоя заложница?
― Иди уже!
― Иду-иду, ― выразительно играют бровями, едва сдерживая очередной приступ смеха. ― Хорошо смотришься, кстати, ― многозначительный кивают на подушку. Приходится ускорить её проходящим вскользь пинком. Егоза мелкая.
Остаюсь один, оглядываясь в поисках спортивок, найденных среди постоянно набирающейся на спинке кресла горы вещей. Ношенных, но ещё не настолько грязных, чтоб закидывать в стирку.