Женщина сердито поджала губы, обратилась к Петру:
– Вот они нас как привечают.
Петр покрутил в руках бескозырку, делая вид, что внимательно перечитывает надпись на околыше.
Камышев взял бабенку под локоть, приподнял со стула и миролюбиво вывел из кабинета.
– Замечаете, какая непоследовательность? Возмутился, от души возмутился и сразу осадил назад… – Латышев неодобрительно прислушался к затухающему спору за дверями. – У него у самого еще живучи настроения собственника… в колхозном масштабе. Его легко уговорит вот такая взбалмошная бабенка. Конечно, легче всего завоевывать дешевый авторитет, меняя на него интересы государства…
Вернулся смущенный Камышев. Занял место за столом.
– Успокоил? – спросил его Латышев.
– Успокоил.
– Чем?
– Обещал.
– Напрасно.
– Знаю.
– А потакаешь.
– Колхоз – большая крыша. Пришла непогода – есть где спрятаться.
– Она же перекупщица, какая для нее непогода? Ты же знаешь. Ей бы только на базар…
– У всех базар в голове, Латышев, – проговорил Камышев, – так уж испокон веков крестьянский ум устроен. Пока идет перестройка, снисходить нужно.
– Ненормально же это.
– Почему ненормально? Колхозник честно выполняет хлебозаготовки, мясопоставки, масло сдает, яйца, шерсть, о цене не думает.
– А излишки, Михаил Тимофеевич? Базар да базар. Только и слышишь.
– В терны густые заберемся – сами не продеремся. Раз государство колхозные рынки держит, значит, базар нужен. Нет в нем зазора. Наше дело – двигать колхозную жизнь. Сделать всех колхозников зажиточными. Без базара как сделаешь?
– Мы еще продолжим этот разговор.
– Я, милый мой человек, партийной учебы не пропускаю, меня нелегко в гололедку расковать. А потом – у меня факты!
– Какие факты?
– Десятое заявление поступило за неделю, бабы на шелководство просятся, на коконы, а кукурузу не хотят рушить.
– И что же?
– Отгадай загадку.
– Ты же сам мудрец, Михаил Тимофеевич.
– Что тут мудрить, все ясней ясного. – Камышев вытащил из папки бумагу и передал ее Архипенко.
– На третейское разбирательство? – Петр улыбнулся.
– Погляди…
Петр узнал почерк Маруси. Чувствуя, что краснеет с затылка, он вслух прочитал бумагу. Матрена Кабакова тоже просила перевести ее с полеводства «на коконы».
– Какой же вывод, Михаил Тимофеевич? – спросил Латышев.
– Не понял разве?
– Понял буквально. – Латышев сам перечитал заявление, поднял на Камышева холодные глаза.