– Отстанешь.
Машенька близко-близко вгляделась в его лицо:
– Как далеко ни отстану, а от тебя все одно на четыре метра впереди буду.
– Не уважу… Не думай…
– Уважишь, Степа.
– Ты меня еще не знаешь.
– Знаю, раскусила орешек, и зубы целые.
– Ты сама юмористка, Машенька, – мягко сказал Помазун, – с тобой тоже нельзя говорить толково. Если я шутоватый парень, то ты крайне и-диф-фе-рет-ная особа…
– Ой, ой! – Девушка всплеснула руками. – Вот на этом слове ты язык сломаешь. Оно у тебя во рту застряло. Выплюнь!
Степан обиженно отодвинулся:
– Знаю, почему остаешься. Честолюбие?
– Есть честолюбивые, а есть просто ленивые. Кто хуже?
– С обоих закуска плохая.
Машенька замолчала.
– Видишь, задумалась. Оснований для возражений – минус.
– Можно с тобой хоть раз без дураков поговорить?
– Ты меня не обижай. Ведь я тоже не огрех какой-нибудь в едином массиве. Почему ты со мной только хи-хи да ха-ха?
– Тогда слушай… Если хочешь знать, я в городе меньше пользы принесу. Некоторые из станины в город стремятся за наукой, за образованием, тем прощаю. А вот тех, кто убегает, абы убежать, не могу простить.
– Ты же знаешь причину. Вдвоем мы сейчас, не на собрании. Никто из-за палочек работать не хочет…
– Где наслушался, Степа? У нас палочка тянет.
– У нас, верно, тянет, потому у нас председатель фанатик. А другие артели?
– Ну и что? Тоже убегать стыдно, – строго сказала Машенька. – Вместо того чтобы взяться гуртом, мешочек на плечи, посемафорил на шоссе, прыгнул, как заяц, в грузовик и… куда? На все готовое. В проходную будку: пропустите новые пролетарские кадры!
– Выгодней. Так и делают.
– Выгода сама не придет, ее надо обеспечить. Чем? Своими руками. Если хочешь знать, раз зашел разговор о выгоде, мне в колхозе работать выгодней, чем в другом месте.
– Голословно. Как же так? В городе зарплата. Любви тут нету, гони монету! Месяц прошел – бухгалтерия в конверт.
– Не считал, наверное?
– Что?
– Деньги в конверте. А то бы пел не с того голоса.
– Ты считала? Какой дебет-кредит?
– В нашу пользу. – Машенька притянула Помазуна к себе за рукав рубашки, и он, сладостно ощутив прикосновение ее остреньких ноготков, ожидал от нее чего-то необычного, может быть даже пламенного поцелуя.
– Чудик ты, Степа, – продолжала Машенька. – Не знаю, как у других, а мне выдали уже аванс и дополнительно за урожайность двадцать четыре центнера зерна. По свекле получу сахаром. Получила мануфактуры тридцать метров, трикотаж, мыло… Вот это платьице на поле выросло! А эти полусапожки – на шелковице. Деньгами выдали около двух тысяч, и еще причитается… Что тебе говорить: подумаешь – задаюсь…