– Золотая! – вновь ахнул толстяк.
Золотое яблоко.
Будто комета пронеслась в голове. Вот он, ценный дар. Вот то, что позволит Даниле сделать решительный шаг.
…Он ей расскажет о звездах и отважных паломниках, в любой точке мира способных обратить лицо к Мекке. Они вместе расшифруют символы. Нежные пальчики будут ласкать эти стрелки, лазоревые глаза посмотрят на Данилу с восхищением, коралловые губки приоткроются в изумлении…
О, сколько Данила сможет ей рассказать! Как торили морские пути бесстрашные мореходы. Как покоряли пространство и время древние мудрецы. И даже расскажет об астрологии – звездном пути человеческих душ, даст понять, что и наука способна разгадывать тайны любви и смерти…
Они вместе вычислят путь от сердца Елены к сердцу Данилы. Они будут часами говорить, соприкасаться душой и взглядом…
Они…
Рука историка потянулась коснуться стрелки.
Бородач живо отдернул свое имущество и прикрыл мешком.
– Цапель, пора, – шепнул Жорж. – Они же ощиплют тебя, как петуха!
– Сколько? – хрипло спросил Данила.
Прищур узких глаз и скрюченные пальцы. Яростный спор на смеси чужих языков.
– На все! – объявил Данила.
Трубицын, скрестив руки, возвышался над ними. Усатая рожа его наливалась темной кровью.
Данила успокаивающе улыбнулся:
– Не везет любви, да-с… ничего, это пока…
Бородач выкинул две шестерки.
Золотой мираж вспыхнул – и исчез.
– Тут. Нечисто. Играют, – обронил Трубицын.
Взял первое, что подвернулось – тяжелую, черную от копоти скамью – и обрушил на ковер.
Бородач закричал тонким, обиженным голосом. Резво вскочил, бросился к Жоржу и мгновенно вцепился в ноздри. Трубицын взвыл и пнул его в пах коленом. Турок скрючился и врезался головой в колченогий стол.
Хруст. Лампа закачалась и рухнула. Пахнуло керосином.
Данила спрятал голову в колени и прикрыл руками. Трубицын поднял обидчика за грудки и боднул лбом прямо в смуглую рожу. Половой завертелся, запричитал. На шум сбегались.
Похоже, публика была не прочь поразмяться.
Пролетел табурет, и в зале стало еще темнее. На Трубицына навалились сразу с трех сторон и он, рыча, заработал кулаками. Звучало так, будто по мешку с зерном молотили палкой.
Снизу Даниле мало что было видно. Но он заметил, как под шумок раздетый толстяк хватал ассигнации и набивал ими карманы. Это было нечестно.
Выкинув руку, историк вцепился в жирное горло. Его тут же звонко ударили по уху откуда-то сверху, и толстяк раздвоился. Перевернулся кальян, вода залила Даниле штаны. Из-под сбитого стола кто-то отчаянно лягался.