И больше… никогда не вернуться.
Всего несколько дней назад мне исполнилось восемнадцать.
Вот и всё. Я совершеннолетняя. А значит меня очень скоро просто пнут ногой под зад на улицу.
Обездоленная пустышка!
Столько лет прошло, а я до сих пор одна. До сих пор заперта в этом убогом клоповнике никому не нужных вещей. То есть детей…
Естественно!
Немая оборванка с глубокой психической травмой!
Кому нужна такая «радость»? Проще усыпить. Усыпить как собаку!
Я ведь пропаду, там, в большом и холодном мире.
И почему небеса решили оставить мне жизнь?
В той жуткой аварии погибли все, кого я любила.
Лучше бы и я с ними тоже.
Задумавшись, во время рисования, случайно обронила стакан с красной краской на мамин портрет. Алая жидкость уродливыми кляксами растеклась по её красивому лицу. И меня затошнило.
Кисточка выпала из рук, тело сковала нервная дрожь, во рту мгновенно пересохло, а сердце забилось где-то в ушах.
Нет! Нет! Неееет!!!
Я не должна думать про аварию!
Не должна!
Иначе… будет только хуже.
Считанные секунды оставались до начала припадка, как вдруг, я почувствовала осторожное прикосновение в области плеча.
В ноздри ударил привычный, приторный запах бульварных духов.
Это была наша заведующая – Жанна Михайловна.
Она настолько любила свои духи, что была чертовски эгоистична к мнению окружающих! Меня её запах всегда отрезвлял. Точнее, отрезвлял
от дурных мыслей. Как аммиак, например.
– Милая, а у меня для тебя чудесная новость!
Я на секунду отвлеклась от горестных мыслей и даже от того, что новый рисунок был испорчен.
– Очень красивая работа! – она, видимо, ляпнула это из вежливости. А сама втихаря настрочит рапорт психологам, что якобы у меня произошла вспышка скрытой агрессии-депрессии. Потому что на моём рисунке словно только что расчленили человека. – Но красного кажется много! Это что, кровь??
Что и требовалось доказать!
Огромные тёмно-карие глазища директрисы осуждающе прищурились, а хватка на предплечье, наоборот, усилилась.
Ненавижу, когда ко мне прикасаются!
– Нет. Я случайно опрокинула краску. – Жестом объяснила «Бурёнке». «Бурёнка» – так, кстати, её втихаря называли детдомовские. Потому что тётя Жанна постоянно жевала жвачку, курила, любила носить в ушах огромные золотые кольца и весила ровно столько, сколько весит годовалый телёнок.
– Ладно, не расстраивайся! Так вот… – продолжила разговор, – Представляешь, милая, тебя удочерили! Какое счастье! – когда она это озвучила, я снова принялась рисовать мамин портрет, ощущая затылком, как губы заведующей растянулись в змеиной улыбке.