Саша не знал, куда ему спрятаться от ужаса, у него кружилась голова и изо рта текла слюна, но надо было выдержать и продолжать стоять, чтобы не выдать себя тоже. Офицер оглянулся, остановил взмыленного коня, опять погладил его по шее и картинно соскочил на землю. Двум пленным приказали оттащить в сторону и сбросить в канаву за лагерем обезображенный кровоточащий обрубок, который уже не имел формы человеческого тела. Эти двое не знали, как ухватиться за него, изуродованное тело выскальзывало. К ним толкнули еще двоих, и вчетвером они подняли и унесли его.
Десять пленных закончили рыть себе могилу, их построили на краю под дулами автоматов. Офицер что-то сказал, и переводчик объявил:
– Этот еврей спас тех десятерых. Вот выгребная яма для всех вас, подходить к ней приказано только по команде и под конвоем.
Весь день потом люди, в ужасе от увиденного, сидели на земле. Все были голодны, всех мучила жажда, но просить и задавать вопросы боялись, иногда только тихо между собой переговаривались. Саша постепенно передвинулся и подсел к замполиту, тот кивнул головой:
– Спасибо, что не выдал, век не забуду. Лежать бы мне уже в той канаве вместе с тем пареньком.
Саша стал обсуждать с бывшим начальником возможность побега. Тот покачал головой, ответил:
– Рискованно, немцы уже захватили весь район, они повсюду. Или застрелят в спину при попытке к бегству, или поймают и напоказ расстреляют перед строем, а то и замучают.
– Вы же знаете, меня ведь и так расстреляют или замучают.
– Это почему?
– Как только узнают, что я еврей.
Замполит удивился:
– Ты еврей?
– А вы не знали?
– Хоть ты и был командиром орудия, а не рядовым бойцом, я не знал. Да ты и внешне вовсе не похож на еврея, и фамилия у тебя не типичная еврейская, не какой-нибудь там Рабинович или Лившиц. Ну, ты меня не выдал, и я тебя не продам. Но мой тебе совет – выбрось все-таки свой «смертный паспорт» и забудь про то, что ты еврей.
Саша не стал говорить, что уже сделал это.
Число пленных за проволокой с каждым днем увеличивалось. По утрам на весь день выдавали по куску хлеба, испеченного из поганой муки пополам с опилками. Немцы любили порядок и не давали собираться толпе, подводили пленных по семеркам. Иногда людям доставалась и кружка воды, которую привозили в бочке из реки. Семеро пленных набирали воду в бочку, а потом тащили на себе в лагерь. Люди мучились от жажды и окружали бочку жадной толпой, сдержать их немцы не могли, как ни били прикладами и ни пинали ногами. Попасть в команду, которая наполняла бочку, было сложно, охотников оказывалось слишком много. Саша стремился попасть, это дало бы возможность напиться вдоволь воды, а кроме того, выход за проволоку был для него шансом бежать из плена, хотя бы в воображении. Пленные шептались между собой, что можно уговорить солдата-охранника, чтобы отпустил, если объяснить, что твоя деревня находится рядом. Саша мог бы объяснить это по-немецки, но он не хотел открывать своего знания языка, боялся, что его тут же завербуют переводчиком и он должен будет работать на немцев. Это выглядело бы как предательство, а он знал, что предательство – это самый тяжелый грех.