– Это хромо-литография! – радостно сообщила профорг, – правда,
красиво?
Другие части музея были официально скучны. Макаронные
стахановцы, достижения по пятилеткам и все такое. Как и в других
подобного рода музеях неприятно резануло то, что про Великую
отечественную есть много чего, а вот Первая мировая обойдена.
Неужто тогда российские патриоты не погибали за отчизну?
Профорг рассказывала мне про свою фабрику не переставая. Похоже,
человек явно на своем месте. Правда, наверняка не всем работникам
ее энтузиазм должен нравиться. Знаю я таких – женщина-вихрь. До
каждого постарается достучаться. Не всем это по нраву…
После экскурсии Карина Львовна ворвалась в зал, где должна
проходить наша лекция, устроила меня на трибуне, унеслась куда-то с
криком, почему не все еще собрались, и через несколько минут народ
повалил валом. Зал немаленький, сотни на три мест, и набила его
профорг битком. В основном девушками и женщинами, исходя из
специфики производства.
А затем выскочила сама на трибуну, и минут десять рассказывала,
какой сегодня у них замечательный лектор. Перечислила все мои
статьи в «Труде», ни разу не ошибившись, и даже некоторые кратко
пересказала. А потом, исходя из такого начала, как-то все
превратилось в творческий вечер Павла Ивлева. Какая там связь науки
с производством, с подачи профорга меня завалили вопросами по моей
журналистской деятельности. Только и успевал отвечать, как можно
стать таким известным журналистом в таком молодом возрасте, или как
теперь матерям рассчитывать на то, что их детей кормят нормально в
детском саду после моей обличительной статьи в «Труде»?
Но, правда, лекция закончилась строго по регламенту, через сорок
минут. И Карина Львовна тут же потащила меня к себе в кабинет, где
отоварила тяжеленным свертком. Он приятно булькнул, когда я
засовывал его в портфель, успокоив мои опасения, что там
много-много макарон.
Уходил с фабрики слегка ошеломлённым. Вот это женщина, вот это
напор! Да, и с чего это Ионов стал про меня заказчикам такие детали
рассказывать? Цену, что ли, набивает своим лекторам?
Приехал домой, а тут телефон надрывается.
– Уже раз двадцать звонит кто-то, – с недовольным видом сказала
мне Ирина Леонидовна.
Все, не любит она меня больше, не хочет трубку снимать и
записывать, как раньше, кто меня домогается. Ну, все равно скоро
расставаться будем, переживем.