Режиссер хотел любой ценой довести репетицию до точки, но последнее действие никак не клеилось.
Графиня-внучка-Остапенко вложила в первую реплику всё своё разочарование по поводу несостоявшейся карьеры и с демонстративным пренебрежением произнесла в зал, где сидел невидимый режиссер:
– Ну, бал! Ну, Фамусов! умел гостей назвать! Какие-то уроды с того света, И не с кем говорить, и не с кем танцовать.
Режиссер, однако, оценил реалистичность высказывания:
– Браво!
Актриса приняла похвалу за шутку дурного вкуса. Обида, чувство бессилия и бесполезности, подхваченные алкоголем, овладели ею. Предательская настоящая слеза скатилась по её щеке. Графиня бабушка-Кац, путаясь в своей длинной ночной рубашке, под руку вывела ее со сцены, не забыв при этом прошепелявить:
– Поетем, матушка, мне прафо не под силу, Когда-нибуть я с пала та в могилу.
Репетицию прерывать не стали, но помимо усталости, многие распознали в реакции девушки и обиду за крушение её амбиций, и некоторым стало жаль её, а заодно и себя. Кто из них, будучи молодым актером, подозревал, что их мечта об успешной карьере перебродит в бред одержимого режиссёра?! В коллективе созрела необходимость крепкой заправки, способной предотвратить зацикливание на грустных мыслях, но режиссер перекрыл кран до конца репетиции. Тем не менее, Платон Михайлович-Сергей Иванович, покинув Фамусовский бал, отправился тут же в магазин, и вскоре за кулисами подпольно переходила из рук в руки бутылка “Столичной”.
Чацкий-Санин, как только закончил свой нескончаемый диалог с Репетиловым-Мартыновым, во время которого они играли в бадминтон, вышел за кулисы и увидел двоицу Платона Михайловича-Сергея Ивановича и Фамусова-Бондаренко за распитием. Немедля он к ним присоединился:
– Дайте-ка страждущему глоток.
– Да тебе ж ещё два монолога читать, Саня, мож не надо!
– Надо, Серега, надо. Именно потому, что мне еще два монолога читать, стоять на голове, и танцевать лезгинку, наливай и баста!
Вскоре подоспел Скалозуб-Стрелкин:
– Ох, как нелегко мне сегодня, – прокряхтел он, но почувствовав запах спиртного, заулыбался, – но, слава Боженьке, есть добрые люди на этом свете.
Четверо и глазом не моргнули, как приговорили бутылку, затем стали решать, кому идти за подкреплением. Фамусов-Бондаренко и Чацкий-Санин ещё были задействованы, Серега уже бегал, выпадал черед прирожденного лентяя Скалозуба-Стрелкина. Тут подоспел Репитилов-Мартынов, а значит, Чацкому пора было возвращаться на сцену. Не сразу это сообразив, он замешкался, и друзья вытолкали его. Неровный выход Чацкого из “швейцарской” вызвал нервный смешок у до сих пор хныкавшей в глубине зала Оли Остапенко. От непрошеных слёз у неё разболелась голова, но, к счастью, в сумке нашлась дежурная пачка “Цитрамона”, и принятое лекарство уже подействовало.