Тем более, перепутать в разговоре пришлую Тварь с родной земной собакой стало невозможно – большинство лающих, да и мяукающих друзей человека монстры мелким ситом выловили и сожрали ещё в первые месяцы Вторжения.
Единственная настоящая, земная собака, которую я видел за последний год – это одноухий доберман с уродливым шрамом через всю спину, с недавних пор обитающий у нас на базе. Животное, умудрившееся как-то выживать всё это время в городе, разведчики с месяц назад подобрали в руинах торгового центра. Героическую псину назвали Казбеком, вылечили, поставили на продуктовое довольствие, да определили на складскую службу, давить обнаглевших крыс, которых за последнее время развелось великое полчище.
А еще пришельцы умели то, что в сказочных довоенных историях часто называлось волшебством или магией. Полтора года выживания на собственной планете без малейшей надежды на будущее разучили уставших людей верить в добрых эльфов и волшебство. Возможно, именно из-за этого, те невероятные в первое время и ставшие привычными по его прошествии, чудеса, выжившие стали называть просто и обыденно – воздействие.
Страха не было. Конечно, в самые первые месяцы войны страшно было всегда. Пожалуй, страшно – слишком слабое слово для тех эмоций, которые я испытывал в то время.
Было жутко. Жутко, до того дикого первобытного ужаса, который лютой стужей замораживает всё внутри, сковывая конечности и делая безуспешными любые попытки рационально мыслить. Леденящий кровь ужас вызывало любое замеченное движение вдалеке или едва различимый шорох за поворотом. Ужас, ставший постоянным спутником выживших, не отходил ни на шаг, с удовольствием и при любом удобном случае запуская за шиворот липкие пальцы ручейков пота и даже в редкие часы относительной безопасности настукивая в груди тревожный ритм.
Он тогда крепко засел, и не только во мне – он клещами крепко вцепился в каждого выжившего и не спешил отпускать. А потом чувство постоянного, гнетущего ужаса пропало. Наверное, я просто устал бояться. Он пропал, сначала уступив место тупому равнодушию, чувству обречённости и выживать приходилось на инстинкте самосохранения, да большой доле везения.
Теперь, когда я стал намного опытнее и действовал уже не один, мрачная обречённость сменилось чувством общего дела и спокойным расчётом, чётким пониманием ситуации – есть враг, сильный и смертельно опасный, его нужно уничтожить быстро и с минимальным риском.