Берег мой ласковый - страница 59

Шрифт
Интервал


– Ну и чево?

– Я ведь первый раз эдак в человека… В упор… Жалковато вроде, человек же…

Батагов вдруг вспыхнул весь, шагнул вперед.

– А в рожу ты не захотел, земеля? Молокосос, мать твою… Жалко ему! Ты ежели врага жалеешь, хреначь-ко к чухонцам. Может, они тебя и пожалеют, по головке погладят.

Он подошел к Кольке, крепко сграбастал его за шиворот, тряхнул пару раз, отчего Колькина голова заболталась на шее, как на шарнире.

– Ты чего жалостливый такой, щеняра? Думашь, он пожалел бы тебя, придурка, если встренулись бы вы на узкой тропочке? Ты разве не слыхал, что финны делают с нашими пленными? Глаза выкалывают, потом мучают до смерти. Солдатик этот чухонский поглумился бы над тобой вдосталь, а уж потом бы и пристрелил. А ему, вишь ты, жа-алко врага стало! От щеняра!..

Силантий ходил вокруг Кольки, тряс плечами, кряхтел, будто хотел сбросить с себя навалившуюся злость. Но злость не сбрасывалась, висела на нем цепко.

– У тебя, рядовой Борисов, одно желание должно быть, когда враг перед тобой. Как ты Таньку свою хочешь в постель уложить, также ты должен хотеть убить своего врага. Не убил, значит, он сам тебя и убьет. Или же снасильничает твою мать, твою сестру, спалит твой дом. Он же враг! Запомни, Колька, он не человек, а он враг! Он сюда за этим и пришел!

Батагов скрутил новую цигарку. И пока ее мастерил, он молчал, только сосредоточенно сопел. Силантий не мог отвлекаться от цигарки. Когда запыхтел вонючим махорочным дымом, закатил глаза, сделал сладкую затяжку, тогда продолжил:

– Ну, ты понял меня, рядовой Борисов? Главное запомни: враг не должен гулять по твоей земле, а должен с дыркой в голове или там в пузе валяться и гнить в поганом овраге. Там ему самое место.

Колька от такой беседы давно уже перестал трястись. Он теперь стоял почти навытяжку перед своим командиром и бормотал, впрочем, вполне твердо:

– Первый раз я, Силантий Егорович… Оробел вот, смутился… Больше не повторится.

А Батагов сидел на окопном бруствере, дымил, будто блиндажная печка-буржуйка, и приговаривал:

– Ладно, боец, будем считать, что ты понял все. Надо теперь к бою готовиться, вот что…

9

Опять была ночь, полная весенних звуков и запахов, ночь неизвестности и тревоги. Посреди ее было краткое затишье. Пошумливал лишь ветер в нежной ткани проклюнувшихся листьев, в иголках сосен да елок. Тренькала и никак не засыпала какая-то заполошная лесная птаха, наверное, страдающая от бессонницы, или потрясенная красотой пробуждающейся от зимы природы.