А ведь совсем недавно я была настоящей красавицей. Куда что ушло? Мне всего двадцать семь лет, совсем молоденькая, а чувствую себя древней старухой и иногда мелькает подленькая мыслишка, что здорово уснуть навсегда. Закрываешь глаза и… конец.
— Сносно, — заключает Берт, оценив старания горничной.
Он подаёт мне руку совсем как раньше, и мы спускаемся на улицу. Я иду медленно, и Берт недовольно поджимает губы, но не торопит.
Мы садимся в экипаж.
Тоже почти как раньше. Только раньше Берт не отодвигался от меня в угол. Чтобы не видеть, насколько я неприятна мужу, я отворачиваюсь к окну и невольно слежу за проплывающими за окном домами.
— Новый магазин? — удивляюсь я. Когда-то я обожала наряжаться.
— Уже год, — откликается Берт.
Я глубоко вдыхаю. Надо же, выезд подействовал на меня благотворно. Я давно не замечала за собой интереса к жизни.
— Когда у нас всё пошло не так? — внезапно для самой себя спрашиваю я и резко оборачиваюсь.
Непривычно быстрое движение стреляет в шее болью.
— Когда тебе стало лень, Карин. Посмотри на себя, во что ты превратилась. Ты была красивой, улыбчивой, лёгкой. Я был счастлив жениться на тебе. А стала как кабачок, растущий на куче мусора. Сколько раз я тебя звал пойти на премьеру, поехать в гости, побывать на выставке? И что я слышал в ответ? “Я не хочу”, “Я устала”, “В другой раз”. Сколько врачей ты прошла? Все как один утверждают, что ты здорова.
Нет, ответ неверный. Когда я отказывалась от премьер, со мной что-то уже было не так.
— Мне нужна помощь…
— Неужели, Карин? А напомни, который раз я это от тебя слышу? Я не пытался тебе помочь?
Пытался, да.
Но как-то безрезультатно.
— Я…
— Просто перестань ныть и плесневеть. Давай, сделай что-нибудь полезное. Сходи куда-нибудь, устрой благотворительный приём, раздай тряпки, которые на тебя больше не налезают.
А можно мне обратно под одеяло?
Нет, нельзя.
Экипаж останавливается, и Берт галантно подаёт мне руку, помогает выйти. Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Как давно я была на улице? Утром был дождь? На мостовой следы высыхающих луж и воздух сырой, наполненный запахами молодой травы. Я чуть приспускаю шаль и окунаюсь в весеннюю прохладу. Пожалуй, мысль посидеть на парковой лавочке, не вызывает отвращения. А вот мысль, что в парке нельзя оказаться по щелчку пальцев, надо добираться, и не важно, что на экипаже, убивает.