Во время теоретических занятий и лекций я по привычке рисовал шаржи на наших ребят и преподавателей. Стасик заметил это и заинтересовался: как человека талантливого его привлекал всякий талант. Он потащил меня в кабинет профессора Терновского:
– Сергей Дмитриевич, у нас есть свой художник. Посмотрите его зарисовки.
Терновский рассматривал шаржи и посмеивался в усы. Он тогда работал над вторым изданием своего учебника:
– Могу я вас попросить сделать несколько иллюстраций в мой учебник?
Я был польщен и сделал все по его просьбе. Профессор остался доволен, их напечатали, и он подарил мне книгу со своей подписью – большая честь. Так я впервые стал медицинским иллюстратором и потом всю жизнь делал рисунки для своих и чужих статей и книг.
Стасик доверительно мне сказал:
– Знаешь, наш старик давно мечтал иметь в клинике художника для иллюстраций. Я уверен – он возьмет тебя на работу.
Я обрадовался – остаться на работе в клинике детской хирургии в Москве я даже не мог мечтать. Еще больше обрадовались мои родители, которые уже грустили в преддверии моего возможного отъезда в провинцию. Но и делиться этой возможностью со своими однокурсниками я, из осторожности, не стал.
Со Стасиком Долецким мы с тех пор стали друзьями, и наша дружба продолжалась сорок лет – до самой его смерти. Он рано стал профессором, но Терновский его в клинике не оставил – он видел в нем конкурента. С годами Стасик вырос в самого крупного детского хирурга, написал много медицинских книг, и я часто делал иллюстрации к ним.
В субординатуре мы переживали первые психологические удары жизни хирургов. Трехлетнюю девочку сбила на улице машина. Скорая помощь привезла ее к нам в Филатовскую больницу. Девочка была в состоянии глубокого шока, хотя на ее маленьком тельце не было видно никаких повреждений. Лицо ее было абсолютно обескровленное, белые веки с нежными голубыми прожилками чуть заметно трепетали. Очевидно, у нее было какое-то сильное внутреннее кровотечение.
Мы кинулись к девочке, наклонились над ней, пытались прощупать ее пульс – на руках, на шее. Уже пульс не ощущался, наступал тот самый жуткий момент… Сестры бежали к нам с растворами и иголками. Неожиданно девочка открыла глазки, ясные и чистые, какие бывают на картинах у ангелов, да и то – только у ангелов Рафаэля. Взгляд ее был направлен не на нас и не блуждал вокруг, ища маму. Ее взгляд уходил куда-то в такую даль, которую мы, живые, различить не могли. Рот девочки приоткрылся, и мы наклонились еще ближе – прямо к лицу. Нас как магнитом тянуло видеть и слышать – что это? Мы ждали – ждали чего? Да-да, нас притягивала к себе загадка умирания. И мы услышали детский голос, она тихо сказала: