Меньше чем через минуту получаю мяч обратно.
— Все равно выделываешься, да? — сердится Гулливер, — не можешь
без этого? Понторез сраный.
— Еще и не начинал даже, — отвечаю я максимально спокойным
тоном.
Нельзя с такими показывать, что ты тоже на взводе. Иначе
просекут, что тебе под кожу влезть можно, и посыпешься. Чистая
психология.
— Ну давай тогда, — говорит Гулливер и снова смотрит исподлобья,
— начинай.
Что за аттракцион невиданной щедрости? Наверняка замыслил
что-нибудь. Не слишком хитроумное. Например, локтем мне в дыхалку
садануть, если я вдруг в пост залезу или отдавить ногу своей
слоновьей ступней. А мне щас даже мелкие повреждения совсем ни к
чему.
Вечер близится к закономерному финалу, поэтому пока никто не
расходится, даже несмотря на поздний час. Дрейка в колонке сменяет
мемный трек про нелегального гонщика. Это только добавляет настроя.
Мы стоит друг против друга. Гулливер дышит тяжко и сипло, но
решимость из него хлещет, как кипяток из лопнувшей батареи. Что до
меня — я даже не вспотел.
Ща покажу ему, как надо правильно бить стэпбеки. Начинаю
розыгрыш и за пару ударов в пол добираюсь до дуги. Гулливер
вырастает передо мной. Маячит, словно гигантская голова с острова
Пасхи. Он вымотался, это видно, силенок осталось немного. В игре
его оставляет только ярость и желание во что бы то ни стало
поставить меня на место.
Птичка держится в воздухе за счет силы гнева. Пора ее уложить.
Контрольным в голову. Или над головой.
Я делаю обманное движение и наклоняю корпус вправо. Даю понять,
что сейчас пойду в проход. Васькина морда озаряется злорадной
улыбкой. Ничего-ничего, громила, мы посмотрим, кто будет смеяться
по итогам многоходовочки. Гулливер в точности зеркалит мои движения
и отклоняется вправо. А я, вместо того, чтоб пойти в проход и под
блок попасть, отшагиваю назад.
Прыжок — и мяч взмывает по высокой дуге над чугунной башкой
Гулливера. Даже будь он готов, вряд ли успел бы накрыть. Тренера с
самого начала хвалили за то, что я почти не трачу времени на бросок
Вот механика сперва была кривая, долго ставить пришлось.
Но зато теперь все чин-чинарем. Даже в двухсторонках под сорок
пять процентов бью. И сейчас не промахнулся. Шорох сетки ласкает
слух. Еще три очка. Гулливер посрамлен и разделан всухую.
Я похлопываю его по плечу.