Смотрит на меня с сочувствием.
- Ты главного не сказала, - обрываю ее, – что я там одна буду делаааааать! – опять реву.
Моя истерика набирает обороты.
- Так, если ты сейчас же не прекратишь рыдать, я вызываю скорую. Или… звоню Олегу.
Последние слова действуют магически.
- Нннне нннадооо Олега. И сскорую не нааадооо. Я больше не плааачу.
- Ну вот и молодец. Я там у тебя чай ромашковый нашла. В пакетиках. Заварить?
- Нннет, он старый. Для полного счастья мне еще отравиться не хватает.
- Прогресс! Мы начинаем адекватно воспринимать действительность. Тогда предлагаю вернуться к вопросу о бабушкином доме. Это совсем рядом, в Одинцово. Не понравится, вернешься. Но к тому времени страсти улягутся, Олег поостынет. Глядишь, и помиритесь?
- Нет, я не смогу простить его.
- О, как мы заговорили. Я часом не ослышалась? Это кто кого не сможет простить?
- Кира, - я уже говорю спокойно, насколько это возможно, - он унизил меня недоверием и…
- Можешь не продолжать, все понимаю. Но жизнь непредсказуема.
- Думай, как хочешь, но этого не будет ни-ког-да.
- Ладно, ладно. А теперь надо подумать, что делать с твоей работой. Уволишься или возьмешь отпуск? Шеф взбеленится, он без тебя, как без рук.
- Уволюсь… и уеду… Навсегда.
***
Стыдливо подхожу к дому, совсем недавно бывшему для меня родным. А теперь его окна смотрят на меня враждебно, недоверчиво, осуждающе.
Хочется в голос закричать: «Не виновата я! Это не я!»
Но мое оправдание настолько глупо и бездоказательно, что я только с волнением нажимаю на звонок. Открыть дверь своим ключом не решаюсь. Знаю, что в это время Олега не бывает дома. А я не могу уехать, не простившись с Софьей Кирилловной. Она была так добра ко мне.
За дверью тишина. Мне не открывают. Этого следовало ожидать. Еще бы, после такого…
Дрожащими руками достаю из кошелька какую-то старую квитанцию и, с трудом различая расплывающиеся из-за слез буквы, пишу несколько слов:
«Прощайте. Я любила Вас. Ася».