И последнее. При оформлении книги красноярцы попытались совместить «челябинские» фото с аляповатыми рисунками из 3-го издания книги (Красноярск, 1979). Но ужаснее всего обложка: разноцветная, яркая, как новогодний кулек с конфетами. Так изуродовать ее мог только человек, не читавший книгу, не думавший ни о времени, когда она была написана, ни о судьбах тех, кто ее писал, кто за нее страдал и даже поплатился жизнью. В своих сочинениях игарчата не только восхищались своим городом и расхваливали его, но рассказывали и о суровых природных условиях, тесноте в школах, жизни в бараках, трудностях в работе взрослых. Много «серых» и «темных» сторон, не вошедших в книгу в 30-е годы, раскрыто в документальном очерке О. Булгаковой. А что нам преподносят с обложки? – Розовощекая пионерка, вихрастый пионер с глуповатым выражением лица и рыжий дошколенок с конопушками… Этакий миф, избитый стереотип наивного, счастливого, беззаботного детства. Может быть, таким оформлением рассчитывали привлечь современных школьников к прочтению книги 50-летней давности? Но подобное оправдание лишь унижает читателя.
Книга «Мы из Игарки» еще ждет своих дотошных следопытов, скрупулезных исследователей. Быть может, найдутся желающие опубликовать истинные, хорошие и плохие, но поразительно бесхитростные детские сочинения, хранящиеся и поныне в климовских папках архива г. Троицка. С какой целью время оставило их целыми и невредимыми?
Может, все-таки отыщется черновая рукопись книги, сданная в редакцию Лендетиздата в январе 1937 года и, как полагают, погибшая с прочим архивом издательства в блокаду. Ведь извлекалась же она на свет уже однажды С. Я. Маршаком, чтобы предстать на редакционном совете в присутствии работников НКВД и обнажить перед всеми внесенные в нее поправки – чтобы отстоять попранную правду? >64
Возможно, кто-то тщательно сравнит все это и проследит путь наивных сочинений игарчат 30-х годов: каким слово явилось вначале, за школьной партой в Заполярье, и каким оно слетело со страниц книги, поразившей всех в 1939 году в другом полушарии – на Международной выставке в Нью-Йорке. И в каких одеждах оно пропутешествовало сквозь издания. Но ведь где-то там, вначале, было оно, это искреннее, неподдельное, откровенное. Ведь вначале БЫЛО Слово.
Разве можно предположить, что в книге того времени мог бы появиться коротенький рассказ Даши Дюбиной «Как я хворала цынгой», гениальный по простоте и убийственный по содержанию? Или сочинения сестер Черноусовых, написанные что называется «в четыре руки» с подглядыванием друг у друга, названные «исповедью» и содержащие простодушные строки: «Но в связи с коллективизацией и переустройством сельского хозяйства за противоколхозные выступления отец мой был арестован и заключён под стражу… В 1931 году при ссылке раскулаченных кулаков на север было объявлено и нам, что мы тоже должны быть сосланы… Высадились мы на берег совхозного острова, двое суток наша семья сидела под открытым небом»; «Нас выгрузили в сараи, где раньше делали кирпич. Как только можно представить, как мы жили? Дождь пойдёт – у нас в сарае тоже дождь… В одном бараке, где мы помещались, было 775 человек»? Можно легко представить себе замешательство взрослых, редактировавших рассказ Яши Почекутова «Негр», с его разговорной лексикой, непосредственностью наблюдений по поводу «бутылочек», «опрокидывания стаканчиков» на рабочем месте и т. п.