– Я пойду на перекур, – Майкл встал, – Пойдешь?
– Нет, спасибо.
– Дай угадаю. Воняет? – сказал он, делая шаг в сторону выхода.
– Все верно. Иди один. Надеюсь, ты не станешь чудить?
– Чудить? – переспросил Майкл, оборачиваясь, – Маловероятно. Ты, вроде, нормальный парень. И вещи интересные рассказываешь. Так что кипишь наводить нет смысла.
– Верно мыслишь, – кивнул Джон.
Майкл повернулся и удалился в сторону задней двери, ведущей во двор. Хлопнула дверь. Джон прошел в гостиную и уселся на диван. Он сидел в полной тишине и сквозь нее слышал, как тихонько шуршат клены.
Внезапно для себя Джон обнаружил, что ему хочется спать. Веки стали тяжелыми, а в глаза кто-то насыпал песок. Его рот самопроизвольно растянулся в сладкой зевоте.
«А что, может и правда поспать до ночи? – обратился он к самому себе, – Очень странный дом, – мысленно бормотал он, опускаясь на диван, – Я пару часиков, – его голова коснулась прохладной обивки, а глаза окончательно закрылись, – Как же я устал, – это были его последние слова».
«Он никогда не понимал, почему тишину называют „мертвой“…»
Земля. Родная планета. Единственная мать, которая у него осталась. Джон не переставал восхищаться ее величием среди других планет Солнечной системы, всей галактики, да и космоса в целом. Богатая, роскошная, могучая, гордая, но в то же время ранимая, уязвимая и нежная. Где бы он ни находился, в какой бы уголок Вселенной его ни закинуло, он всегда стремился обратно, к своей Земле.
Сон стал редкостью для него после перерождения. Но раз в несколько лет, будучи в полном уединении, он ложился на спину под открытым небом и засыпал, раскинув руки. И каждый раз он видел во сне синеватые изгибы своей родной планеты.
Вот и сейчас, лежа на диване в гостиной дома Кэри, он плыл в открытом космосе на орбите Земли. Вокруг только бледные звезды и тишина. Он никогда не понимал, почему тишину называют «мертвой». Ему казалось, что именно в этот момент, когда шум стихает, можно расслышать как перешептываются планеты и звезды. К сожалению, он не мог их слышать на самом деле, но его воображение подсказывало, что это похоже на пульсирующий гул, подобные стихающему звону колокола. Это непременно должна быть волна, расходящаяся в разные стороны. С завихрениями, с брызгами.
В те редкие минуты, когда ему удавалось поговорить с отцом, тот рассказывал, что планеты составляют сложную нейронную систему космоса, что все они связаны и передают друг другу сигналы. Какие-то являются источниками сигнала, другие только передатчиками. И каждый раз Джон с сожалением отмечал, что в словах отца так много знаний, но так мало того, что чувствовал он. Тайны происхождения этой межпланетной связи, принципы передачи сигналов и категории планеты – все это было крайне интересно, но слишком холодно. В вопросе познания Вселенной, Джон предпочитал руководствоваться отсутствием прагматического подхода. Это давало возможность фантазировать и представлять явления в тех образах, которые ему нравились. Он бесконечно уважал отца и вслушивался в каждое его слово, но отправляясь на очередную исследовательскую миссию к далекой звезде, он забывал все, кроме того, что планеты «общаются». А дальше работало воображение и фантазия.