Осенний жираф - страница 29

Проснувшись утром, я понял, что гости покинули наше жилище еще ночью, оставив на стойке плату и скудные чаевые, завернутые в записку. Развернув ее, я увидел начерченные рукой Михо буквы: «Надо было отдать все». Поднявшись, я убрал комнаты, приведя их в порядок, и застелил кровати свежим бельем. Затем выполнил всю свою утреннюю работу: наколол дрова, принес воду и провизию с рынка. Работа отгоняла хандру, разгоняя кровь по жилам и наполняя энергией каждую клетку тела.

На пороге дома появилась Карен, суровая дочь Норвегии, одетая по-зимнему, так, будто собиралась в дальний поход. В ее руках был собран весь наш нехитрый скарб, а рядом стоял Банга в своем парадно-выходном ошейнике. Она подошла ко мне и поставила чемоданы рядом. Мы стояли вместе, плечом к плечу, разглядывая нашу «Солнечную долину», и ветер грозно ревел вокруг, разбрасывая снег по веткам деревьев. Затем Карен бросила пылающий факел в дом, и огонь стал быстро набирать силу.

«Куда нам идти?», – спросил я ее, как она когда-то спрашивала меня, стоя на мостовой. «К солнцу», – сказала мне она. Огонь трещал за нашими спинами, освещая заревом путь.

К вечеру, когда голод и усталость сморили Карен, а непроходимый зимний лес окончательно скрыл от нас отблески пожара, я снял с поводка пса и крепко поцеловал его. Затем я поднял Карен на руки, и так мы шли еще некоторое время, а Карен шептала мне слова любви прямо в ухо.

Если даже кто-то холит и нежит,

Так это только тот, кто потом зарежет

Андрей Макаревич. Песенка про корову

Кто видел совет львиной стаи, тот никогда не забудет этих минут. Величественное зрелище восхождения всего прайда на гору, включая молодых львят, львиц и почтенных пожилых львов, чьи седины порядком смешали благородный рыжий цвет с белым. В отличие от гиен, чьи стайные повадки хорошо известны всему животному миру, львы собираются крайне редко, чаще представляя собой союз гордых воинов с роскошными гаремами и многочисленным потомством.

Но повод был особый, и львы шли и шли, как кочевники, невзирая на дичь, потерявшую всякий страх и высыпавшую на поляны взглянуть на невиданное зрелище. «Panem et circensis» (хлеба и зрелищ, латынь), – важно проговорил один из львов, разглядывая набежавшее зверье. Умник, так звали этого льва, вообще был весьма недурно образован и любил потолковать о Ювенале (римский поэт-сатирик) среди мирских утех и прочей суеты. В жены он себе, кстати, выбрал юную львицу Милу, с трудом отличавшую немецкого философа Фейербаха от Баха, сына той же земли и величайшего композитора. «Amor Caecus (любовь слепа)», – сказал Умник на свадьбе, и опять был не понят современниками.