– Залезай!
– Зачем?
– Отсюда хорошо видно!
– Чего?
– Тихо! Смотри!!!
И Вовка пронзил пространство рукой. Повернув голову в указанном направлении, я увидел занавески летней купальни Вовкиного семейства, которые плясали под аккомпанемент ветра.
– И чего?
– Сейчас…
За занавесками замаячила фигурка младшей сестры Вовки. Она начала раздеваться. Я вопросительно посмотрел на Вовку.
– И чего?
– Купаться сейчас будет… Голая! – восторженно прошептал мой друг.
Я смотрел на него и не понимал, он что, своих сестер голыми не видел? Или меня хотел удивить? А может, он знал чего-то больше, чем я, ведь был на полгода старше. Он развернул мою голову в сторону купальни.
– Чего ты не смотришь? – с обидой в голосе проговорил он. Как будто все, что происходило вокруг, было дело его рук.
– На что смотреть то?
– Ну, красивоооо же…
Красиво? Так вот оно что! Теперь я понял, с какого ракурса надо смотреть. На «Красивоооо»… И я стал смотреть. Сестры Вовки принимали водные процедуры по очереди. Первой шла младшая и далее по старшинству. Всякий раз ритуал повторялся движение в движение. Сначала мама выносила два ведра с подогретой водой. Потом выходила одна из дочерей в белой рубахе до колен. Мама развязывала ей на спине завязку, и рубаха падала к ногам, образуя таинственный белый круг, обнажая при этом абсолютно голое тело девушки. Далее из собранных на голове волос вытягивался гребень, и они черным переливающимся водопадом спадали по белому с розовым отливом телу до самых бедер. Девушка медленно делала шаг из круга, а следующей ногой становилась уже в жестяную ванночку. И начиналось купание розовой девицы. Кустодиев, Микеланджело? Забудьте! Если бы у художников были такие натурщицы, то живопись была бы совсем другой. Они не были толстые! Ни единой складки жира. Ни одной перетяжечки. Их упругие формы переполняла жизнь. Распирало от здоровья и молодости. Ещё чуть-чуть, и они лопнут! Или улетят, как надувная кукла. Природа создавала их крупными мазками, не жалея красок на изгибы и округлости. Когда вода стекала по их телам, они светились изнутри, как закатное солнце. Их фигуры были абсолютно одинаковы по форме. Отличалась только величина. Чем старше, тем больше. Их можно было вкладывать одну в другую. И первый раз в жизни я испытал неведомое для меня тогда возбуждение. Очень захотелось сходить в кустики, но я не мог оторвать глаз. Но все очарование закончилось, когда на вечернее омовение вышла маман. Мигом! Как только упала белая рубашка, краски заката превратились в серые сумерки. Повеяло вечерней сыростью. Мрачные стены смотрели на нас стальными черными глазами. В глубине сада что-то хрустнуло. Вовкина мать, уже еле различимая в потемках, закричала в пустоту: