Командирская землянка ничем не отличалась от прочих: та же самодельная печь «буржуйка» в углу, стены, обшитые худыми болотными сосенками, под настилом потолочных бревен – керосиновая германская лампа с летучей мышью на изогнутом стекле. Импровизированный стол, сделанный отрядными умельцами из тонкого березняка, перевязанного стальной проволокой, отжатой у немца в одной из коротких, но обидных для оккупанта стычек.
В темном углу скудно освещенного спартанского жилища среди многочисленных теней от пляшущих печных огоньков с трудом можно было различить фигуру человека, внимательно разглядывающего разрисованную цветными карандашами самодельную карту.
Фигура сама напоминала тень: сплошные острые углы. И перемещения ее в тесном пространстве, плавные, без лишнего шума и суеты, присущи были скорее бесплотному духу, чем человеку из мяса и костей. Эти спокойные движения наводили на мысль, что человек вполне уверен в себе, и его обманчивая плавность – это мягкость тигра, готового в любой момент взвиться пружиной и в доли секунды нанести один, но точный смертельный удар.
Человек щурился, поправляя круглые очки-велосипед. Волевое лицо его было бесстрастно, лишь по шевелению поджатых тонких губ и редким задумчивым почесываниям гладко выбритого черепа, можно было сделать вывод, что он напряженно думает, и от дум его зависит, как сложится судьба очень и очень многих людей.
За укутавшим двери шинельным сукном, не дающим теплу землянки выскользнуть на морозную стужу, кто-то неуверенно поскребся, затопал, сметая остатки снега с валенок березовым веником, тактично, давая время хозяину подготовиться к визиту. Гость даже слегка покашлял, как бы испрашивая разрешения войти, но мялся, все еще не решаясь постучать в дверь.
– Заходи, Войцех, – человек в землянке бесшумно, по-кошачьи, переместился изугла за стол.
Двери приоткрылись, в облаках морозного пара нарисовался поджарый мужичок лет сорока. Он привычно поправил модные довоенные усики, сощурил хитрые глазки, пытаясь скрыть смущение. На лице его было написано, что он безмерно уважает и слегка побаивается командира, хотя сам – парень лихой и не робкого десятка.
– Батька Булат, вот всегда удивляюсь, откуда ты знаешь, кто там за дверями, – Войцех улыбнулся, как ему казалось, широко и открыто. На самом деле на лице деревенского хитрована читалось все что угодно, кроме простоты. Чертики в глазах выдавали и крестьянскую смекалку, и веками воспитанную хитрость, и житейскую мудрость, решительность, и готовность к риску – все те качества, которые необходимы толковому партизану. К слову, в послужном списке «простачка» были блестящие тактические операции, слухи о которых обросли такими подробностями в отрядной среде, что давно превратились в легенды.