– Войска Вицлебена из берлинского гарнизона. Направляются к чешской границе.
Хартманн сжал за спиной кулак. Наконец-то! Им овладело нетерпение.
– Теперь, вы согласитесь, иного пути нет. Так ведь? Мы должны действовать!
Кордт медленно кивнул:
– Такое чувство, будто меня вот-вот стошнит.
Тут он вдруг предостерегающе положил руку Хартманну на плечо.
К ним бежал полицейский, размахивая жезлом.
– Господа! День добрый! Фюрер на балконе! – Он указал палкой на другую сторону улицы.
Держался он уважительно, располагающе. Не приказывал, что им делать, просто советовал не упустить исторический шанс.
– Спасибо, офицер, – поблагодарил его Кордт.
Оба дипломата вернулись на улицу.
Рейхсканцелярия располагалась по соседству с Министерством иностранных дел. Через дорогу, на широком пространстве Вильгельмплац, собралась небольшая толпа. То определенно была партийная клака: у некоторых даже имелись повязки со свастикой на рукавах. Время от времени раздавался недружный крик «Хайль!» и вскидывались в приветствии руки. Солдаты армейской колонны держали равнение направо и отдавали честь. Молодые парни по большей части – намного моложе Хартманна. Пауль находился достаточно близко, чтобы видеть выражение на их лицах: удивление, восторг, гордость. За высокой кованой изгородью рейхсканцелярии располагался двор, а над главным входом в здание был балкон. На балконе виднелась безошибочно узнаваемая одинокая фигура: коричневый френч, коричневая фуражка, левая рука сжимает пряжку черного ремня, правая машет время от времени, на вид почти механическая в своей абсолютной неизменности – ладонь разжата, пальцы расставлены. От фюрера их отделяло не больше пятидесяти метров.
– Хайль Гитлер! – пробормотал Кордт, отсалютовав.
Хартманн последовал его примеру. Едва миновав здание правительства, колонна прибавила ходу и двинулась в сторону Блюхерплац.
– Сколько, по-вашему, людей собралось поглазеть?
Кордт оценивающе оглядел немногочисленные группки зевак.
– Я бы сказал, сотни две – не больше.
– Ему это не понравится.
– Верно. Сдается мне, что в кои веки режим допустил ошибку. Фюреру так польстили визиты Чемберлена, что он велел Геббельсу спустить прессу с цепи. Немецкий народ поверил, будто дело идет к миру. А теперь ему говорят, что война все-таки будет, и людям это не нравится.