Тогда…
Не заметил, как снова дошёл до дома
убитой. Шуганул глазастых соседей, проверил навешанные печати. На
них стрела Единого и профиль царицы, чернёной вязью — арабские
буквы алеф и йот. Согласно закону и оттиску, теперь уже не просто
хоромина, а настоящий царский дворец. За потраву, во всяком случае,
будут спрашивать соответственно. Только то согласно печати и
оттиску, а зима близко и дрова сами себя не нарубят, зато чужие так
и тянут на себя взгляд. Нарубленные и аккуратно сложенные под
навесом… Кстати.
Нарушать собственные печати Григорий
не стал, перемахнул через забор, уселся как царь на завалинке.
Набил трубку, щёлкнул огнивом, посмотрел, как разгорается чёрный
чинский табак. Выдул колечко дыма — оно поплыло, складываясь в
сизую, неверную тень…
Тень сложилась, обрела форму,
задрожало облако светлых волос на ветру. Правильное и тонкое,
печальное…, но и светлое что ли лицо. Звон колокольчиков, эхом —
тонкий, неслышный для прочих голос:
«А если все чьи-то… то Ай-Кайзерин
тогда — чья?»
— Во-первых, Божия, во-вторых —
наша, всей Империи. Ну, здрав… — Григорий моргнул виновато,
исправился: — Ой, то есть прости, Катя-Катерина.
И улыбнулся призраку, и призрак,
вроде, улыбнулся ему. Сотворил знак Единого, увидел, как призрак
поднял тонкий палец в ответ. Улыбнулась… красиво, даже на
полупрозрачных и тонких губах. А глаза закрытые, всё равно. При
жизни не увидал, так всё теперь, не увидишь.
«Эх Гришка, ну ты и болван, —
подумалось невольно и про себя, — чего тебе стоило, дураку, вчера
прогуляться по этой улице?»
— Кто ж тебя так, Катя-Катерина?
«Не знаю… не видела… Домой вечером
заходила, уже на крыльцо поднялась. За плечо дёрнули, потом в
спину… больно, как огнём обожгло. А потом ноги отнялись, и пол в
голову ударил. И всё. Слушай, а почему ты меня видишь?»
— Не знаю, как-то пошло. Иные маги,
вон, в университете учатся, молниями или ветрами шумят, корабли
воздушные в небеса поднимают. А мне, похоже, такой ярлык от Бога
Единого выдали. Надо бы зайти, проверить, да лень.
То, что проверка от Кременьгардского
университета, скорее всего, закончится лазоревыми сапогами и
васильковым кафтаном царёва мухабарата — говорить не стал. Григорию
и свой зелёный, жилецкий нравился, да и до того ли Катьке теперь?
Ей по-хорошему уже вообще ни до чего дела нет, кроме воскресения
мёртвых и жизни будущего века. Но это когда архангел Джабраил
затрубит.