— Такой умный, что ли? — уже будто бы и с вызовом перебила Дина, испытав едва уловимое чувство стыда за свой аттестат.
— Программа слабая, говорю ж…
— А по-грузински вообще, выходит, не говоришь?
— В школе учил, а дома армянский и курдский были немного.
— Четыре языка знаешь?
— Пять, еще английский, но как знаю… Понимаю, но говорю плохо…
— По-английски?
— По-английски хорошо. Я про грузинский… Больше пишу. Написать твое имя по-грузински?
— Давай! — Дина успокоилась и даже перестала жалеть, что начала разговор.
Нужно просто привыкнуть к его манере разговора.
Роберт вырвал лист из середины тетради и принялся старательно выводить грузинскую вязь — у него и кириллица была буковка к буковке.
— Почему так длинно?
— Я еще и фамилию написал, — ответил Роберт без запинки. — И свое имя тоже.
— Много пробелов.
— Нет тут пробелов.
— Есть.
— Я написал фамилию, имя, отвество, чтобы ты оценила всю красоту грузинской письменности. У обоих.
— Как это можно запомнить?
— Головой, — и Роберт постучал по ее голове, и это был первый раз, когда он прикоснулся к новому администратору.
И последний — на ближайшее время, и Дина не придала бы этому прикосновению значения, если бы вскоре не обнаружила в сумке этот свернутый листик, который сначала сунула в карман, чтобы показать соседке.
— Что тут написано? — спросила Маша, будущая Мари Руж.
— Мое имя.
— Имя ли?
Ей не понравился блеск в глазах подруги, и Дина четко повторила свой ответ и добавила:
— Я его на два года старше.
— И?
— Я его без году неделю знаю.
— И?
— Он мне не нравится. И вообще… Ну? Я не хочу лишиться работы.
— И это единственная причина?
— Маша, отстань!
Неделя прошла без всякого заигрывания со стороны Роберта, он не делал для нее никаких исключений, кроме варки кофе. Приказали угостить кофе, вот и выполняет — думала тогда Дина. И потом надумала показать исписанный листок Светлане Львовне.
— Роберт правильно написал тут мое имя? — спросила Дина выжидающе.
Мать Роберта долго смотрела на листок, точно вчитывалась в неразборчивую вязь.
— Со смыслом.
— Что он написал? — теперь уже любопытство взяло верх над страхом.
— Он прекрасен без прикрас. Это цвет любимых глаз. Это взгляд бездонный твой, напоенный синевой.
Дина не успела покрыться краской, Светлана Львовна спасла ее от еще большего позора.
— Это из стиха Тото Бараташвили. Их в школе заставляли учить его на грузинском и в переводе Пастернака. Боже мой, четыре года уже прошло, а он помнит.