Ника рассмеялась:
– Да нет, я это слышала, так многие говорят. Да и по сравнению с итальянским: вы же не говорите – поете. И насчет веселья вы правы.
Становилось все прохладнее, солнце медленно опускалось за горизонт, освещая прощальным, гаснущим бледно-розовым светом дома, колокольни, соборы, мостки и причалы.
От мерного всплеска воды ее укачало, и захотелось спать. Ника закрыла глаза и, кажется, на пару минут задремала. Но тут же встрепенулась, стряхнула с себя сон и открыла глаза. И вдруг из них брызнули слезы:
– Господи, какая же красота! Застывшая вечность, покой. И, несмотря ни на что, спасибо, господи, что я это увидела!
Гондольер сделал серьезное лицо.
– Понимаю, синьора. Вы не стесняйтесь, такая красота, сердце не выдерживает! Мне самому часто хочется плакать! Живу тут всю жизнь, а привыкнуть сложно! – И деликатно протянул бумажный платок.
«Счастье», – подумала Ника и улыбнулась сквозь слезы.
– И как вы живете здесь? Среди всего этого? Среди этой красоты, истории, древностей? – обратилась она к гондольеру
– Человек ко всему привыкает, синьора. И к красоте, и к уродству. И к сырости, и к дождям, и к палящему солнцу. И к хорошему, и к плохому. Ко всему, что его окружает. Иначе не выживешь, верно?
Ника кивнула, и вдруг ей стало нехорошо, так нехорошо, что уже не сдержаться, тошнота подкатила к горлу, закружилась голова, и она наклонилась над мутно-зеленой водой. Гондольер притормозил, с испугом посмотрел на нее, протянул бутылку воды и вдруг, подняв палец вверх, улыбнулся:
– О, синьора! Бамбина? Рогаццо, синьора? Феминуция? А, синьора?
– Что? – не поняла Ника. – О чем вы, господи? – И, густо покраснев, тут же забормотала неловкие извинения, стала оправдываться: – Это болезнь, отравилась, ну и еще укачало. Ради бога, простите, так стыдно, кошмар!
Лодочник засмеялся:
– Нет, синьора! Я все вижу. Это не болезнь, а даже наоборот. Поверьте, я знаю! Я отец четырех детей! И все – мальчики, вы представляете? С ума можно сойти, верно? А вы не больны, дорогая синьора, не прикидывайтесь. Меня-то вы точно не проведете!
Ника замахала руками, но тут же решила, что спорить с ним бесполезно, да и ни к чему. И так неловко. И она прервала разговор.
Наступили сумерки, и стало совсем зябко, не спасал даже плед, и Ника попросила гондольера закончить экскурсию.