Так мы добираемся до городка. Наталья Николаевна встречает каких-то тёток, весело болтает с ними. Кажется, это те же самые, с кем она ехала со станции.
Предстоящая мне опасная бесплатная работа внушает ужас. Я боюсь людей, с которыми мне предстоит общаться. И вовсе не потому, что они что-то со мною сделают, просто боюсь. Я живу очень-очень замкнуто, как в монашеском затворе.
В военном городке всего две улицы: проспект 60 лет Великого Октября и Маршала Неделина. Наталья Николаевна живёт на проспекте.
– Скоро буду делать новую газету, – делится планами Коломейцева, когда мы у четырнадцатиэтажных башен. – «Коммерсант» надо будет купить, только он дорогой… Аль, а родители твои как, работают?
Где-то я такое уже слышала…
– Да, – отвечаю я, как провинившаяся.
Коломейцева остаётся трепаться на рынке, что посреди проспекта, а я обречённо иду штурмовать какой-то подъезд. Я выбираю только советские двери, деревянные, или обитые утеплителем. Я уверена, что за дешёвыми дверьми меня не ждёт никакой опасности.
С первого раза мне везёт, открывает какой-то разбитной молодой чувак в шортах и чёрной майке, с накачанными плечами. Вот это действительно персонаж нашего нового времени, а не Симаков в очочках на лопатообразном лице.
Я что-то бессвязно тараторю, но он меня понимает.
– Хорошо, давайте, – добродушно соглашается он. – Да вы пройдите…
– Нет, спасибо! – маскируя страх, отказываюсь я.
Анкета же пятистраничная. Мужчина никого из политиков не знает, и голосовать не пойдёт. Доход у него высокий.
– Скажем так, я руководитель среднего звена.
Это из последних вопросов.
Ура, одна анкета «убита»!
– Спасибо, вы мне очень помогли!
Спускаюсь. Наталья Николаевна всё ещё общается с народом. Она же у нас – депутат райсовета.
Я взахлёб, во всех подробностях рассказываю ей о проделанной работе, и она говорит:
– Правильно, не надо к таким заходить, ещё чего!
И я иду штурмовать другой дом.
В одной из квартир мне открыла какая-то забитая, запуганная женщина лет сорока пяти, с короткими русыми волосами и выпученными от дикого страха глазами, и на мою просьбу всё так же пришибленно покачала головой. А может, её сейчас гоняет пьяный муж или сын? В другой же мне отворил пенсионер либерального толка. Он подчёркнуто обречённо, как фашистскому оккупанту, согласился ответить на мои вопросы. Я зачитала, что он думает насчёт реформ, и он заявил: