Темнота неуклонна надвигалась и пугала все сильнее. С выбранного пути мы свернуть уже не могли, хотя чем ниже опускалось солнце, тем сильнее нам хотелось сделать это. Но не мог же я просто остановиться, махнуть рукой, сказать: «Все кончено!», признать свое поражение. Да я даже не знал, что мне думать! Жива она… или уже нет. Стоит ли нам вообще ее искать? Может, она лежит сейчас где-нибудь под завалом и просит помощи… или уже вернулась домой и сейчас смеется над нами. Нет! В это поверить я не могу. Я ни во что из этого поверить не могу! Все это дико! Нереально. Словно во сне.
И тут я увидел человека. Нет, не Зайру. Обычного старика. В нем не было ничего странного. Таких как он, я десятками каждый день видел. Они ходят по городу, доживая свои последние дни. Не нужные никому, потерявшие все, они медленно умирали от голода и холода. Но сейчас… здесь… все было по-другому. Он стал единственным человеком, что мы встретили за последние полдня, проведенные в этой помойке. В моих глазах этого оказалось достаточно, чтобы моментально превратить его монстра, виновным во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Для этого мне не нужны весомые аргументы, доказательства мне так же не нужны. Они здесь были неуместны. Мне безразличен любой факт, я точно знаю, что он виновен. Виновен во всем. Виновен лично передо мною.
Его вина заключалась в маленьком сгорбленном теле. Вина выглядывала из него в виде отвратительных и отталкивающих движениях. Движений униженного, лишенного всякого достоинства и чести человека. Такие понятия полностью отсутствовали в природе его сущности. Не то, чтобы они были лишние там. Нет, скорее они полностью противоречили его образу жизни. Вот и окончательно исчезли из нее к чертям каким-нибудь. Обвешанный всевозможным грязным и вонючим тряпьем, что визуально сильно увеличивало в ширину его дохлое тело, он выглядел живым комком похоти и грязи. Его вонь дошла бы и до нас, если бы здесь везде не воняло. Он поправлял свои длинные, но редкие и очень грязные седые волосы, а поправив их, заметил нас. Отвратительно улыбнувшись, оголив пару своих сгнивших зубов, старик побрел прочь. Он волочил за собой свою левую ногу, одновременно сильно хромая на правую. У старика получалась очень специфичная походка: при начале каждого нового шага, а каждый новый шаг он начинал исключительно с правой ноги, вначале все его тело двигалось вперед, а только потом за ним следовали ноги. Медленно он скрылся за ближайшим поворотом и больше мы его не видели.