В действительности мировая социальная революция началась вовсе не в обществах с наиболее развитыми системами капиталистической политической экономики, таких как Великобритания или Германия. Она произошла в 1917 г. в царской России, крупный и хорошо организованный рабочий класс у ее истоков не стоял, а закончилась большевистская революция не строительством коммунизма или хотя бы социализма в одной, отдельно взятой стране, а, по словам многочисленных ее критиков, в числе которых был, например, Карл Поппер, новым варварством.
При этом в своих ранних работах 1840-х гг. Маркс, напротив, подчеркивал значительную неопределенность и непредсказуемость капиталистических обществ. В «Манифесте Коммунистической партии», написанном в возрасте всего тридцати лет, Маркс (совместно с Энгельсом) описывал современный ему мир скоротечности и движения, в котором «застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения» разрушаются под напором современного капитализма: все застойное и косное исчезает (Berman 1983; Marx and Engels 1952 [1848]; Маркс и Энгельс 1955). Подобный взгляд на неопределенность современной капиталистической эпохи означал, что, используя инструменты анализа 1840-х гг., разработать конкретный сценарий будущего было невозможно, да и сами Маркс и Энгельс в целом выступали против утопических образов будущего.
Тем не менее эта очевидная неспособность марксистского анализа предвосхитить будущее была использована многими представителями общественных наук для того, чтобы отвергнуть предложение о том, что общественные науки должны заниматься предсказанием будущего или разработкой соответствующих сценариев. В странах Запада утопические картины будущего и альтернативных миров подвергались жесточайшей критике, особенно в период холодной войны (Popper 1960; Поппер 1993; Kumar 1991). Социальные науки отвернулись от идеи разработки и анализа возможных вариантов развития будущего (но см.: Bell and Wau 1971). Некоторые социологи, например Анри Лефевр, Зигмунт Бауман и Эрик Олин Райт, утверждали, что утопии могут служить прекрасным зеркалом для существующих обществ, показывая ограниченность настоящего (Bauman 1976; Levi-tas 1990; Pinder 2015). Такой подход к утопиям содержал в себе освободительный потенциал, позволяя людям покончить с доминированием того, что представлялось неизменными формами общественной жизни в настоящем. Однако примеры обращения социальных наук к утопическому будущему довольно редки.