Для меня папа и мама навсегда останутся эталоном – эталоном человека, эталоном семьи. Людьми, которых я всегда буду принимать безусловно, чтобы не было скрыто там, в их прошлом, какие бы скелеты закинули они на чердак до моего рождения. Я знала глубоко порядочных, умных, любящих людей, а если отношению к кому-то они проявляли себя иначе – это не моё дело.
У каждой монеты две стороны. Для меня важна только та, что повёрнута ко мне.
– Так твоя мать тоже была домохозяйка? – очередной вопрос Амайи заставил меня вынырнуть из глубин сознания и вернуться в разговор.
– Да. А твоя мама чем занимается? – обернулась я к Камилле.
Та на мой вопрос как-то странно поморщилась, но ответила, пусть и нехотя:
– Моя мама певица.
– Не просто певица. Мама Камиллы это знаменитая Коллетт Джейда! – с гордостью представила Амайя.
– Несравненная Коллетт? – я постаралась голосом выразить высокую степень восхищения.
Это было чистым лицемерием, но что делать? С незнакомцами куда лучше быть деликатным и вежливым, как кот, чем проявлять медвежью искренность.
На самом деле представители артистической тусовки меня никогда не восхищали, а действовали с точностью до наоборот – отвращали и отталкивали. Это только моё личное видение, которое я не только не навязываю, но даже не озвучиваю, но весь этот пестрый, кричащий, блестящий бомонд ужасно утомителен. Хуже стаи павлинов и попугаев, вместе взятых.
Большинство популярных артистов напоминает мне дешёвые стразы, безуспешно пытающие выдать себя публике за бриллиант.
На общем безвкусно-ярком фоне, в большинстве своём бесталанном, но отлично распиаренном, мать Камиллы в начале карьеры выгодно отличалась наличием голоса, красивой внешностью и живой провинциальной свежестью. Но потом среда сделала своё дело. Сейчас прославленная дива была такой же, как все, то есть в её послужном списке любовников и выпитого алкоголя числилось куда больше, чем запоминающихся музыкальных хитов.
Мне стала понятна лёгкая гримаса, исказившая красивое лицо Камиллы. Она стыдилась матери, а не гордилась ей. Не мудрено. Ведь в Магистратуре учились настоящие сливки общества, а не те крикливые её представители, что искренне считают себя элитой общества, ухитряясь делать в одном слове по три грамматических ошибки за раз и искренне не видящие в этом «ничего такого».