– запертой. Вниз, в подземелье.
Может, это и шутка, но почему тут всегда заперто, если это просто кладовка? Что бабушка там такого хранит, чего никому нельзя видеть? Просто интересно, сколько людей спускалось туда за долгую, долгую, долгую жизнь дома. А тяжелый железный ключ в руках держали, наверное, вообще единицы.
У Рейберна была какая-то мистическая связь с этой дверью и жуткая привычка внезапно появляться, когда кто-нибудь к ней приближался. Но даже если бы ничего этого не было, на двери было четыре – представляете, четыре! – стальных замка, и для каждого нужен свой ключ.
Дэвид часто рассказывал мне о пыточных инструментах, которые, якобы, хранились там. И о том, что бабушка только и ждет удобного случая, чтобы опробовать на мне каждый из них. Она засунет тебя в доспехи с шипами внутри и положит на кровать с гвоздями, чтобы посмотреть, проткнут ли они тебя насквозь. Она привяжет тебя к колесу и будет вращать его, пока твои руки и ноги не оторвутся, и кровь забрызгает стены.
Я ненавидел дом, но еще больше я ненавидел Дэвида. Двоюродный дедушка Бартоломью кряхтел, проталкивая меня в подвальную дверь. Я пытался зацепиться за косяк, но дед был гораздо сильнее и тяжелее, а я хотел, чтобы мои руки остались целыми. Может, они мне еще пригодятся.
Ступеньки были покатыми, словно отполированными сотнями ног. Но как это вообще возможно? Если только, если только… А вдруг подвал – часть первого дома? Маленького домика, построенного в семнадцатом веке, который тогда еще не был тем, чем стал теперь. Простые подсвечники на стенах подтверждали мою догадку. Электричества нет. Отопления, кстати, тоже.
Снизу повеяло сыростью и холодом, пробирающими до костей. Когда мы спустились еще на один пролет, послышались голоса. Они звучали то громче, то тише, звуки дрожали, как блики свечей на стенах. От запаха воска, пыли и чего-то еще, похожего на тухлые яйца, у меня запершило в горле, и я отчаянно пытался не закашлять. Мысли разбегались, как пауки, слишком быстрые, чтобы их поймать.
Но оказалось, что подземелье – всего лишь пустая комната без окон. В ней не было ничего, кроме небольшого стола и полусотни родственников. Места не хватало даже их теням, не то что мне и Прю. Я смотрел, как наш жуткий, вечно улыбающийся двоюродный дедушка пропускает Прю вперед, и мое сердце сжалось. Он расчистил ей путь через комнату. Дедушка Бартоломью подталкивал меня вперед, чтобы я шел вслед за ней. Я пытался не замечать,