— Ну, знаете ли, Егор Александрович!
— оскорбилась завуч. — Это ни в какие ворота не лезет! Это какую
же, позвольте узнать?
Я довольно ухмыльнулся про себя:
женское любопытство вещь неистребимая в любом веке любой эпохи.
— Вы, Зоя Аркадьевна, выразили самую
главную мысль дня… — я сделал паузу, наслаждаясь мыслительным
процессом на лице Шпынько.
Завуч мучительно пыталась вспомнить,
что же такого сказала в самом начале нашего разговора, что я так
спокоен и уверен в бессмысленности процедуры нынешней словесной
экзекуции.
— Вы сказали, что торжественная
часть произвела положительное впечатление на товарища Григорян, —
выдал я с улыбкой. — А это значит что?
— Ничего это не значит! —
воинственно заявила завуч.
— Нет, многоуважаемая наша Зоя
Аркадьева, — не согласился я. — Это означает, что весь наш с вами
диалог… прощу прощения, весь ваш монолог в мой адрес совершенно
бессмысленный. Потому что главная задача выполнена и
перевыполнена.
— Какая задача? — нахмурилась
Шпынько. — Что вы несете, Егор Александрович? Вы что, пьяны?
— Никак нет, трезв, как стеклышко, а
хотелось бы.
— Что-о-о? — тут же вскинулась
Шпынько.
— Шучу, дорогая Зоя Аркадьевна. Так
вот, задача выполнена — начальница вас похвалила. Ведь похвалила
же? — я вдруг взял и подмигнул Зое Аркадьевне. И теперь с
удовольствием наблюдал за катастрофически быстрой сменой эмоцией на
лице завуча. От моей выходки школьная воспитательница сначала
растерялась, потом возмутилась, открыла было рот, чтобы высказать
своё завучевское: «Как вам не стыдно, Егор Александрович!», но
почему-то передумала, хотя я был готов.
— Подите прочь, — устало выдавила из
себя Зоя Аркадьевна и тяжело опустилась на стул.
— С вами все в порядке? — растерялся
теперь я. — Может водички?
— Уйдите, товарищ Зверев, —
сдавленным голосом произнесла Шпынько, низко склонилась над столом
и зашуршала какими-то бумагами в ящике.
— До свидания, Зоя Аркадьевна, — я
растерянно топтался на месте.
В голове промелькнул диалог, который
раз за разом происходил между мной и внучкой моей соседки, бабы
Нюры. Разговор обычно случался после того, как девчонка сильно
накуролесит:
— Что, ругается? — каждый раз
интересовался я, угощая маленькую Варю летними яблоками из своего
сада.
— Молчит, — тяжело вздыхала
семилетняя преступница.
— Так это же хорошо? — утешал я юную
хулиганку.