Полная мрачного отвращения к себе, она с трудом поднялась наверх, в свою комнату. В голове снова и снова тупо звучала песня, и Файер не могла понять, почему та к ней привязалась. Это была деллийская погребальная песнь, плач о потерянной жизни.
Наверное, мысли об отце привели ее с собой. Она никогда не пела ее в его честь и на скрипке тоже не играла. Когда он умер, она слишком одеревенела от горя и смятения, чтобы музицировать. Для него зажгли костер, но она не пошла смотреть.
Скрипку подарил ей Кансрел. Одно из его странных проявлений доброты – ведь на ее музыку терпения ему никогда не хватало. А теперь Файер совсем одна – единственный человек-чудовище в Деллах, и скрипка осталась одним из немногих счастливых воспоминаний об отце.
Счастливых.
Что ж, пожалуй, время от времени память о нем связывалась с какой-то неясной радостью, но реального положения дел это не меняло. Так или иначе, все, что было плохого в Деллах, брало свое начало в делах Кансрела.
Это была не самая умиротворяющая мысль. Но измученная усталостью Файер надолго провалилась в забытье, и деллийский плач звучал рефреном в ее снах.
Проснувшись, Файер первым делом почувствовала боль, а уже потом ощущение непривычного смятения в доме. На нижнем этаже суетились воины, и среди них – Арчер.
Когда мимо двери спальни проходила служанка, Файер коснулась ее разума, призывая. Девушка вошла, не глядя на нее, решительно сосредоточившись на метелке для пыли у себя в руке. Ну, по крайней мере, пришла. Некоторые сбегали, притворяясь, что не слышат.
– Да, миледи? – сухо спросила она.
– Софи, почему внизу столько людей?
– Браконьера нашли сегодня в клетке мертвым, миледи, – ответила та. – Со стрелой в горле.
Софи развернулась на каблуках, вышла и хлопнула дверью, оставив Файер лежать в постели с тяжелым сердцем.
Она никак не могла избавиться от чувства, будто виновата в том, что оказалась похожей на оленя.
Одевшись, Файер спустилась вниз и разыскала Донала, своего управляющего. У Донала были посеребренные возрастом волосы и твердый характер, и он служил ей с тех пор, как она себя помнила. При виде ее он поднял седую бровь и кивнул в сторону задней террасы.
– Едва ли он долго думает перед тем, как выстрелить, – проговорил он.
Донал, конечно, имел в виду Арчера, чье раздражение она чувствовала даже сквозь стену. Но при всей своей горячности Арчеру не нравилось, когда умирали люди, находящиеся в его милости.