Абба во многом стал американцем. Он женился на американке, с которой познакомился как-то раз летом, когда она приехала в Израиль с университетскими друзьями. Они вместе отправились в Бостон. Поженились. Воспитали сыновей-американцев.
Он свыкся с тем, что в Америке многое достается легко и просто. И все-таки всякий раз, открывая рот, мой отец превращался в иностранца.
Боаз заспорил:
– Но, абба, ты же уехал из кибуца. Ты больше не захотел там жить. Почему же ты меня заставляешь туда ехать?
– Потому, – сказал абба, делая ударение на каждом слове – так, будто Боаз иначе не понял бы смысла его слов. – Что. Ты. Должен. Узнать. Другую. Жизнь.
Они пререкались примерно с неделю.
В Израиле мы побывали дважды, в сумасшедшую летнюю жару. Совершили обязательные походы к Куполу Скалы и Стене Плача. Забрались на вершину Масады, поплавали в Мертвом море. Но большую часть времени мы провели в тесной квартирке – пили лимонад со странным вкусом, играли в карты с мамой, а абба в это время болтал со старыми приятелями на иврите.
Во время этих поездок мы видели совсем другого аббу. Он крепко обнимал мужчин вдвое крупнее его. Крошечные комнатки нашей квартиры наполнялись его смехом. Порой он вдруг замолкал – когда сказать хотел много, но не время было говорить.
Я так думаю, что Боаза все же тянуло на приключения, которые сулило лето в отцовском кибуце, иначе бы он обязательно придумал, как от этого отвертеться. Боаз уже тогда был такой. Уж если что ему в голову втемяшится – ни за что не отговоришь.
И брат поехал. И был в полном восторге. И абба был доволен. Боаз съездил в Израиль и увидел другую жизнь. Он вернулся загорелым и стройным, более серьезным. А словечек на иврите он поднабрался больше, чем кто-нибудь из нас выучил в общине «Дом Торы».
Но брат вернулся с кое-чем еще.
В нем появилось что-то такое, что было ему нужно, чтобы стать тем, кем он хотел стать. Что-то вроде ответственности перед миром. Но если даже таков был план аббы, Боаз с этим планом пошел гораздо дальше, чем абба мог вообразить.
* * *
– Кристина Кроули? – переспрашивает Перл.
Она доедает мою жареную картошку.
– Ага.
– Ты же от нее был без ума в раннем подростковом возрасте.
Господи! Неужели это всем в глаза бросалось?
Я никогда ничего не говорил Перл о Кристине. Но Перл – она такая. Она знает почти все, даже если не всегда говорит об этом.