-Барон храбрый вояка, - отозвался генерал Розен, друг покойного Петра Алексеевича, воевавший с ним во всех турецких кампаниях. - Заслуги его неоценимы. Измотал врага с тылу, да и при Бородино показал себя. Война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопущение до фуражировки и решительность в продолжении войны: суть меры для Наполеона были новые, для французов утомительные и союзниками их нетерпимые.
Беседа перетекла на военную тему.
-Читал опус в "Русском вестнике" о Бородинской баталии, так все красиво описал литератор - бравые солдаты, красавцы-офицеры, звуки труб... Да был ли этот словоплет хоть в одной баталии? Видел ли как ядром отрывает головы, ноги и руки, слышал ли как кричат раненые, - высказался генерал Армфельт.
-Хорошо, что теперь это в прошлом, - попыталась сгладить хозяйка.
-Да где же в прошлом, дорогая Наталья Николаевна? - вклинился Иван Иванович. - Когда изведем Буанопартия в его доме, вот тогда в прошлом будет. Ведь воюем еще.
Подали чай, пирожные и Карл читал новые стихи Жуковского. Стали обсуждать литературу и мистические явления, которые так часто описывал поэт в своих балладах.
-А вот интересный случай был, - вспомнила генеральша Розен. - Однажды государыня Екатерина II вместе с графом Разумовским направлялась к саням, чтобы отправиться в поездку. Вдруг из толпы бросился ей под ноги крестьянин, протянувший челобитную. Бумагу Екатерина II взяла с собой, а обратившегося приказала продержать до ее возвращения. Решив иные дела, взялась она за прошение. Изложенное звучало страшно: крестьянин поведал, что несколько лет назад убил он бедную дворянку, что остановилась в его избе на ночлег. Преступление его не было раскрыто, и наказания он не понес...Только вот вскоре начала преследовать его мертвая барыня. Едва глаза откроет - как она уж тут. Он и каялся, и молился, и, наконец, отправился в суд. Рассказал там о своей вине, но его сочли безумцем. Тогда дошел он до губернатора...но и там к нему не прислушались и, отсыпав плетей, вывели вон. А, меж тем, барыня все не оставляла его в покое. Вот и прибег он к последнему средству - если уж императрица своей милостью не накажет его за совершенное, то останется лишь божий суд. "Человек этот уже не нам подвластен, некто выше наложил на него руку свою", - решила государыня и, приказав выдать крестьянину денег на дорогу, отпустила, предоставив его суду совести.