Его деятельность нисколько не ослабевает ив 1790 году. Он ратует за то, чтобы у евреев в Бордо не отнимали принадлежащие им права; он предлагает разрешить монахам, остающимся в монастырях, пользование фруктовыми садами размером не более шести десятин; оспаривает у короля право решения вопроса о войне и мире; предлагает средства для предупреждения военных захватов и т. д. В начале 1791 года он голосует за временный закон о резиденции королевской фамилии.
Девятнадцатого июня он избран президентом Собрания. Когда 21 июня приходит известие о бегстве короля, он председательствует. Его фраза делает его знаменитым. «Господа, – говорит он, – король уехал в эту ночь, перейдем к очередным делам». Он обещает Друэ и Гийому награды за участие в аресте беглого и клятвопреступного монарха.
Тридцать первого июля он избран во второй раз президентом. Он хлопочет об утвержденном Собранием кредите в 100 000 франков для поддержки художников, скульпторов и граверов.
Враги его считаются с ним, и его имя встречается во многих брошюрах и процессах того времени.
Двадцать третьего мая 1792 года Богарне отправлен генерал-адъютантом в Северную армию. Десятого августа он шлет оттуда комиссарам армии свою присягу на верность.
Седьмого сентября он послан в качестве шефа Генерального штаба в армию, формируемую на Рейне.
Лавалетт нисколько не преувеличивает, говоря о его неутомимой деятельности. И можно поверить Лавалетту, когда он объявляет Александра любимцем армии. Богарне в такой милости, что 13 июня ему предлагают портфель военного министра, от чего он, впрочем, отказывается. Возможно, потому, что опасается чрезмерной его тяжести, или потому, что соблазнился лаврами, которые сулили германские берега.
Конвент утверждает Богарне на посту главнокомандующего Рейнской армией.
И перед лицом врага Александр остается верен себе. Он – среди требующих от Коммуны недопущения благородных к общественным должностям:
«Граждане администраторы! – пишет он. – Вы знаете, что я настоятельно просил Национальный конвент назначить военным министром кого-нибудь другого, а не меня. Слабость моих способностей, далеко не могущих равняться с моим рвением, заставляет меня избегать выдающихся должностей. И если я не ищу мест, доставляющих влияние на общественные дела, то, напротив, я всегда буду стремиться добиться уважения моих сограждан, и в особенности уважения Коммуны, которой Франция обязана не только падением трона, но еще и тем общественным духом, который может навсегда предохранить от деспотов, формируя друзей свободы и Брутов тирании.