Дверь открылась не сразу – Егор уже решил зайти позже, когда услышал так любимый собой тихий щелчок замка. Марина улыбнулась, но не так, как улыбалась до этого – сейчас её улыбка была скорее вынужденной, словно исполнением обязательного при встрече ритуала.
– Извини, если я не вовремя, – прошептал Егор, уже готовясь услышать отпор или другое негативное слово в свой адрес – он даже будто напрягся внутренне, словно ожидая страшного удара.
– Проходи, – Марина пропустила Егора в квартиру и сразу после того, как он поставил в углу свои любимые чёрные кроссовки и повесил на крючок возле двери кожаную куртку, проводила на кухню. Здесь она с почти неуловимой глазу скоростью налила себе и Егору чай и села за стол напротив Егора.
– Я чувствую, что должна извиниться, – начала Марина, чтобы не тянуть дальше это томительное и ненужное молчание. Егор промолчал – он весь обратился в слух, готовый внимать каждому слову Марины.
– На меня будто что-то нашло. Это как наваждение. – Марина помолчала секунд пять, словно подбирая нужные слова. – И, главное, я и сама объяснить не могу… Если сможешь, прости, пожалуйста, – она посмотрела Егору прямо в глаза, казалось, прожигая взглядом всю душу насквозь. Егор увидел в её глазах какую-то необъяснимую с точки зрения человеческих чувств тоску и… страх, что после вчерашнего, надо признать, довольно-таки неприятного инцидента ничего уже не будет таким, каким было до того. Этот страх словно пронизывал Марину и её взгляд, он трепетал в каждой реснице, прятался на самом дне её полного любви – с этим самым страхом пополам – взора.
Егор положил свою руку на руку Марины.
– Конечно. С кем не бывает. Я ведь тоже могу иногда вспылить без причины.
Однако в это утро что-то явно было не так. Ещё гаже становилось Егору от того, что в сознании упорно свербила вчерашняя гадкая мысль о возможной причастности Жанны к Марининому «наваждению». Даже сегодня мысль не желала уходить; она проснулась вместе с Егором и стала напоминать о себе неотвратимо, с завидным и омерзительным, как и она сама, постоянством.
Егор подошёл к Марине и обнял её.
– Я ведь тебя очень люблю. И не могу представить себе жизни, в которой нет тебя. Но – пойми, пожалуйста – вчера мне стало действительно страшно. Я ведь боялся, что на этом – всё. – Дальше Егор говорить не мог; слова иссякли, хотя он чувствовал, что шли они скорее из сердца, нежели с уст. И, словно выговорившись полностью, сердце замолчало.