Я не эту девочку за руку водил —
её тоже выкрала вечности река.
Смерть бывает легкою только от воды —
той, откуда вышли мы в прежние века.
Только вот не легче мне – знаю я одно,
что сомкнет объятия голубая ширь,
словно, крепко связанный, я иду на дно
и осталось воздуха на один пузырь.
Радуйся, русалочья вольная орда,
жизнь мне нахлобучена как-то набекрень,
с вами я, красавицы, ваш я навсегда
в поминальном празднике на Иванов день.
* * *
Друзей своих я не кидал,
но смерть не обмануть:
уходят люди в никуда —
в заснеженную муть.
Туда, где белая парча
на фоне голубом,
где тишина и где молчат
о чём-то о своём.
Так, уходя, молчал «Варяг»
кипящих волн среди.
Та безысходность января
отчаянью сродни.
Она сгущается, как дым,
что с ветром примирён
в объятьях ночи и звезды
и вечности времён.
Нет, позабыть я уже не способен
* * *
– Послушай,
не надо туда, в эту белую дымку…
Послушный,
я шапку надену свою невидимку,
и всё же проникну туда,
куда раньше причалил.
Кричали,
как дети в роддоме, голодные чайки,
а я – обечайка,
ячейка для сети рыбацкой,
но с ней не поймаешь
горячего пекла июля,
как меда из улья.
Была та дурацкой
прикольная вроде затея:
потея,
ловить те мгновенья,
что в вечность летели, как пули,
и это от скал отраженное горькое эхо…
Зачем я уехал
в ноябрьские ночи, где темень,
где нету июля,
где в том лишь утеха,
что мы темноту не любили?
А впрочем, всё это
совсем не относится к теме.
* * *
Вязкая мгла, и ветер лилов
в мире большом, ночном,
в нём, вероятно, не хватит слов,
чтоб рассказать о том,
что послужило всему виной,
что мотыльком вилось,
как захлебнулся тёплой волной
мокрых твоих волос.
Месяц растущий на сосны влез,
пухнет он словно флюс…
Сплюшка кричит, усыпляя лес,
может, я тоже сплю?
Словно лунатик, глаза закрыв,
следую за тобой…
Томная фуга, лунный мотив,
голос луны – гобой.
Озеро – тёмный рваный лоскут,
мшистый вдали увал,
и невозможно забыть тоску,
если всё потерял.
* * *
Сто дождинок – отнюдь не ливень,
это – лишь на него намёк.
Но зачем я такой счастливый,
если я, как губка, намок?
И не знает судьба слепая,
и не знает тьмутаракань,
что с дождём к тебе прилипаю,
словно платья влажная ткань.
Есть дневник в моём школьном ранце,
в дневнике я том не пойму,
почему не могу пробраться
к сердцу гордому твоему.
Пасмурь муторная в округе,
влажный сумрак лесных утроб,
горечь первой моей разлуки,
прожигающей все нутро.