и, подобно Наполеону, носил двойной титул Императорского и Королевского Величества.
Помимо этого, Наполеон требовал, чтобы Испания присоединила к французским войскам дивизию в 10 тысяч человек для захвата провинции Опорто, дивизию в 10–11 тысяч для поддержки движения французов на Лиссабон и дивизию в 6 тысяч для оккупации Алгарви. Договорились, что французскими и союзническими войсками будет командовать генерал Жюно.
Распорядившись Португалией таким образом, Наполеон получал обратно Этрурию, необходимую для обустройства Италии, швырял изрядную приманку притязаниям князя Мира, откладывал окончательное решение в отношении Иберийского полуострова и даже оставлял открытым вопрос выдворения Браганса в Америку.
Договор о временном разделе Португалии был составлен согласно записке Наполеона, продиктованной Шампаньи, и подписан Искуэрдо со стороны Испании и гофмаршалом Дюроком со стороны Франции в Фонтенбло 27 октября. Договор этот приобрел, под названием договора Фонтенбло, печальную известность, ибо стал первым актом вторжения на Иберийский полуостров.
Едва подписи были поставлены, как генералу Жюно, чьи войска, вступившие 17-го в Испанию, уже дошли до Саламанки, был отправлен приказ двигаться на Тахо через Алькантару и следовать ее правым берегом, в то время как генерал Солано будет следовать с 10 тысячами испанцев ее левым берегом. Жюно настоятельно рекомендовалось отсылать в Париж всех португальских эмиссаров, которые будут выходить ему навстречу, говоря, что у него нет полномочий вести переговоры и он получил приказ двигаться на Лиссабон как друг, если не встретит сопротивления, или как завоеватель, если сопротивление будет ему оказано.
За внимание к излияниям Наполеона об Испании Талейран получил то, чего желал, а именно род верховенства в департаменте иностранных дел. Побежденный его ловкостью, Наполеон постановил, что великий вице-электор заменит в исполнении всех обязанностей не только великого электора, который находился в Неаполе, но и государственного канцлера, который правил в Милане. Талейран оказался, таким образом, одновременно сановником и министром, к чему всегда стремился и чего никогда не хотел Наполеон. Но в эту решающую и роковую минуту благоразумие удалилось и уступило место попустительству, куда более опасному у Талейрана, чем у кого-либо иного, ибо у него оно облекалось в формы здравомыслия.